Леонид Жолудев - Стальная эскадрилья
Молча обходили мы квартал за кварталом, и везде была одна и та же мрачная картина разрушения. Сотни тысяч бомб высыпали фашистские летчики на огромный город. Захватчики мстили мирному населению за то, что Сталинград твердыней встал на их пути, не капитулировал перед ними, как многие европейские города и даже столицы.
В совхоз "Сталинградский" возвратились поздно ночью. А утром мы уже рассказывали однополчанам о том, что увидели и передумали, какие сделали выводы. Нас хорошо понимали, у всех была одна мысль, одно стремление - бить врага нещадно, не давая ему покоя ни днем ни ночью.
С разгромом окруженной вражеской группировки мы оказались в глубоком тылу - за 300-400 километров от линии фронта. Когда привели в порядок самолеты, делать вроде стало нечего. Такой спад напряжения в работе оказался непривычным. Нужно было чем-то занять людей. Выручал бригадный комиссар Ф. И. Усатый - заместитель командира корпуса по политической части. Приезжая к нам, он проводил беседы на различные темы, а порой втягивал нас в такие дискуссии, которые надолго оставались в памяти. Особенно любил он поговорить о тактике врага, о способах борьбы с его истребителями и зенитными средствами. Усатому было о чем рассказать молодежи. Еще подростком он, активный участник гражданской войны, был награжден орденом Красного Знамени. Мы подолгу слушали его яркие рассказы о ветеранах боев за Советскую власть, о беззаветном мужестве бойцов ленинской гвардии.
...23 февраля моему экипажу была поставлена задача лидировать эскадрилью истребителей, которой командовал Герой Советского Союза капитан Макаров. На следующее утро мы перелетели в Пичугу, где она находилась. Здесь я впервые встретился с прославленным воздушным бойцом. Высокий, подтянутый, энергичный, Макаров сразу завоевал наши симпатии. Договорились, что в район Курского выступа полетим через Борисоглебск - город, давший нашей авиации целую плеяду блестящих летчиков-истребителей. Здесь, в авиационной школе, почетными курсантами которой числились М. В. Фрунзе и К. Е. Ворошилов, делали первые шаги в небо сотни будущих асов, мастеров воздушного боя. Правда, в момент нашего прилета в Борисоглебск школы там уже не было - ее эвакуировали в тыл, но все тут напоминало о крупнейшей кузнице летных кадров.
Командование задержало эскадрилью в Борисоглебске. И не только нашу. Ранняя оттепель растопила огромные снежные сугробы, аэродром раскис, и мы каждый день, как заведенные, переставляли самолеты с места на место, чтобы сохранить их в "надводном положении". Так продолжалось ни много ни мало более двух недель.
Наконец, воспользовавшись утренним заморозком, мы всей группой взлетели и благополучно прибыли в Елец - конечный пункт маршрута. Мое задание закончилось, истребители - 12 "яков" - доставлены в целости и сохранности. Можно было трогаться в обратный путь. Но наши ведомые, с которыми мы за это время успели крепко подружиться, уговорили довести их до линии фронта, на аэродром Чернове.
17 марта экипажу, возвратившемуся в Елец, приказали перелететь на аэродром в район Тамбова. Здесь уже находился наш, теперь не только гвардейский, но и Сталинградский, авиационный полк. 2-й бомбардировочный авиационный корпус резерва Верховного Главнокомандования ожидал дальнейших распоряжений Ставки. В середине марта начались систематические ночные налеты на Тамбов, а истребителей-ночников, которые могли бы его прикрыть, поблизости не оказалось. И вот два бомбардировочных экипажа - мой и Федоткина - заступили на боевое дежурство ночью. Опыт в полетах ночью у нас уже был. Но перед нами, к сожалению, только поставили задачу, а обеспечить выполнение ее почему-то не успели. Никто из старших начальников даже не прибыл на аэродром, не помог не только делом, но хотя бы советом. Поэтому мы с Федоткиным - два старших лейтенанта - своими силами и по своему разумению кое-как установили прожекторы для подсвета полосы приземления.
Результат спешки, непродуманности, которые всегда были бичом в авиации, сказался сразу. Не предусмотрели мы, что самолеты не были разгружены после перелета, что бомболюки забиты запчастями и техническим имуществом. А ведь этот вес, как правило, превышал установленную бомбовую загрузку. Но и это еще не все. Потом уже выяснилось, что никто не позаботился об организации взаимодействия между нами и зенитной артиллерией, прикрывавшей район Тамбова.
Словом, в урочный час запускаю моторы и бодро выруливаю на старт. Полный газ и... самолет с трудом отрывается в самом конце взлетной полосы. Почувствовав, что машина перегружена, перехожу в набор высоты, чтобы по мере выработки бензина немного облегчить ее. Но стоило мне набрать тысячу метров, как заговорила наша зенитная артиллерия. Сначала разрывы сверкнули довольно далеко, затем огонь усилился, уплотнился. Мы немедленно выстрелили условные ракеты, моргнули аэронавигационными огнями - "Я-свой!", но этим, кажется, только обозначили себя. Небо вокруг тотчас же загремело, заполыхало неистовым огнем. Тяга левого мотора резко упала. Надо уходить из этого ада!
Убираю обороты, отжимаю штурвал и крутой спиралью теряю высоту. Разрывы зенитных снарядов, звездами рассыпавшиеся по небу, внезапно угасли. Видимо, артиллеристы потеряли цель. Теперь - скорее на посадку!
Выполнив четвертый разворот, устанавливаю скорость снижения. Левый мотор из-за тряски почти не тянет. Вижу, как Федоткин включает посадочные прожекторы, но их лучи расходятся веером, и трудно определить высоту до земли. Так можно вмазаться и в сугробы. На перегруженной машине с одним работающим мотором принимаю решение садиться с убранными шасси; все-таки удастся дотянуть до полосы.
Высота 25-30 метров. Еще немного, и пора выравнивать самолет... И в эту секунду штурман Николай Аргунов поставил кран шасси на выпуск, полагая, что сам я просто забыл это сделать. Впрочем, обо всем этом я узнал значительно позже. А сейчас вдруг ощутил на штурвале тяжесть и понял, что машина неотвратимо опускает нос. Ничего уже не оставалось, как добрать штурвал до отказа, исключая столкновение с землей под большим углом. В трехстах метрах от прожектора самолет врезался в сугробы, а затем, ткнувшись в плотный снежный бруствер, окаймляющий посадочную полосу, стал разваливаться на куски. Я насчитал три полных переворота его через нос и, зажатый обломками конструкции, ждал, что вот-вот вспыхнет пожар. К счастью, машина не загорелась, так как горячие двигатели оторвались еще при первом перевороте. Попытки выбраться из-под обломков ни к чему не привели. Не сразу нашли меня под кучей рваного дюраля и прибежавшие на помощь однополчане. Я слышал их взволнованные голоса, грохот металла над головой, но в это время Кузьмин наткнулся на кусок оторванного унта. Развернулись спасательные работы. Друзья на руках отнесли меня в санитарную машину, в которой, как я успел заметить, находились уже Игорь Копейкин и Николай Аргунов, отделавшиеся незначительными ушибами.
