Г.И. Мишкевич - Доктор занимательных наук
Пока была возможность ездить на городском транспорте, Перельман колесил по городу, посещая сборные пункты военкоматов, казармы воинских частей, корабли, стоявшие на Неве. Но когда 8 декабря 1941 года остановился весь транспорт, пришлось ходить на лекции пешком. Перельману выдали специальный пропуск, дававший право ходить по городу с наступлением комендантского часа. Как и все ленинградцы, Яков Исидорович, щадя последние силы, истощенный голодом и холодом, выработал неспешный, экономный шаг. Опираясь на палку, ходил он из конца в конец огромного города, все больше принимавшего облик раненного в бою воина. Перельман перестал со временем обращать внимание на артиллерийские обстрелы и воздушные бомбардировки, лишь досадуя па то, что они отнимали много драгоценного времени…
Поздним декабрьским вечером 1941 года Перельман возвращался пешком с Обводного канала, из казармы морских пехотинцев. Дорога до Плуталовой улицы отняла почти четыре часа. Сперва воздушный палет вынудил искать убежища в подвале дома на Лермонтовском проспекте, где пришлось пробыть более часа. Затем, когда Яков Исидорович добрел до Летнего сада, начался жестокий артиллерийский обстрел района Марсова поля, и дежурный МПВО заставил спуститься в бомбоубежище неподалеку от Ленэнерго. Здесь тоже пришлось провести более часа.
Под ногами хрустело битое стекло. Снег местами был красного цвета - от кирпичной пыли, оседавшей после взрыва авиабомбы, словно вулканический пепел. Резкий, леденящий ветер, дувший с Невы, рвал полы пальто, забирался под пиджак и свитер. Хуже всего было то, что при выходе из бомбоубежища кто-то нечаянно сбил с Якова Исидоровича пенсне, и теперь он, напрягая близорукие глаза, шел тише обычного.
В тот особенно памятный для него вечер он прочитал подряд три лекции для морских пехотинцев, которые должны были на рассвете уйти па позиции под Пулковом. В путевке политоргана говорилось, что «товарищу Перельману Я.И. поручается прочитать лекции о способах ориентирования на местности в подразделениях Энской бригады морской пехоты». Он выполнил поручение: в течение нескольких часов обучал флотских разведчиков умению определяться на местности без всяких приборов (это было очень важно для моряков, сошедших с кораблей на сушу и не имевших опыта стрелков-общевойсковиков в этой области). Перельман выписал на карточки полезные для моряков советы. Такие карточки лектор составил для различных аудиторий своих слушателей: для пехотинцев - свой набор карточек, для танкистов - свой и т.д.
Отвечая па многочисленные вопросы слушателей, Перельман растолковывал физические основы дальнего меткого броска гранаты, ведения прицельного огня, полета пуль, снарядов и мин, эффективного метания бутылки с зажигательной смесью по вражеским танкам.
После лекции поднялся один из моряков - бывший комендор с эсминца.
- Я вас хорошо знаю, товарищ Перельман! Читал ваши книги, не раз бывал в Доме занимательной науки на Фонтанке. Вот вы сказали, что гитлеровские варвары разрушили Пулковскую обсерваторию и разбили знаки меридиана. Так вы, товарищ лектор, не сомневайтесь, мы по-флотски врежем фрицам и за обсерваторию, и за меридиан!
Что ж, лучшей наградой лектору были эти слова комендора…
Как обычно, после лекции Яков Исидорович роздал морякам напечатанную на машинке памятку: «Помните, товарищи бойцы!
На расстоянии до 50 шагов хорошо различаются глаза и рты фашистских солдат.
На расстоянии 200 шагов можно различить пуговицы и погоны гитлеровцев.
На расстоянии 300 шагов видны лица.
На расстоянии 400 шагов различаются движения ног.
На расстоянии 700 шагов видны оконные переплеты в зданиях».
Поясняя эту памятку, лектор добавлял:
- Стало быть, товарищи, фашиста можно уверенно сразить меткой пулей уже с расстояния в триста шагов, а из винтовки с оптическим прицелом - и за километр.
Затем на большом чертеже он пояснял, где у немецких танков находятся уязвимые места и мертвые секторы обстрелов.
Моряки накормили лектора жиденькой пшенной кашей, напоили горячим морковным чаем и проводили до выхода из казармы. А от нее лежал неблизкий и опасный путь на Плуталову улицу, по городу, застывшему в ледяном оцепенении…
Перейдя через Кировский мост, Яков Исидорович присел на скамейку перед памятником «Стерегущему», чтобы перевести дух и собраться с силами для дальнейшего пути.
Домой он пришел поздно. Едва успев согреть чайник с набитым в него снегом - воды не было, услышал вой сирены: снова воздушная тревога. В убежище не пошел и до отбоя, последовавшего только во втором часу ночи, читал при свете коптилки, делал записи в толстой тетради, куда по долголетней привычке заносил свои впечатления о прожитом дне.
Не о нем ли впоследствии напишет поэт Вадим Шефнер такие строки:
Склонясь над раскрытой тетрадью.
Сидит одинокий старик.
О голоде и о блокаде
Ведет он вечерний дневник…
Мерцает коптилка во мраке.
И тени теснятся толпой.
Бредет карандаш по бумаге.
Петляя, как странник слепой…
Жаль, что ни одна из тетрадей Перельмана до нас не дошла…
Ровно в семь утра он был уже на ногах - надо было идти в булочную занимать очередь, чтобы получить свои сто двадцать пять граммов блокадного хлеба.
И так - каждый день.
28 декабря 1941 года, вернувшись с очередной лекции, Яков Исидорович увидел возле соседнего дома огромную воронку от авиабомбы. Все стекла в его квартире были выбиты. И прежде в ней царила стужа, а теперь и вовсе все заледенело. Зажегши коптилку, хозяин квартиры прежде всего завесил ватными одеялами пустые оконницы, заткнул дыры в них подушками, потом зажег печку-«буржуйку», поставил на нее чайник, набитый снегом, и стал приводить комнату в порядок. Подойдя к письменному столу, заметил, что висевшая над ним карта Европы пробита осколком бомбы как раз в том месте, где коричневой краской была обозначена гитлеровская Германия. «Что ж, - подумал Яков Исидорович, - «мене», «текел», «фарес»: отмерено, взвешено, исчислено… Таким и будет конец фашизма!» [49]]
Когда голод и холод стали нестерпимыми и отняли последние силы, Перельман уже не мог ходить на лекции. Некоторое время он консультировал начальников клубов и политработников по телефону (по ходатайству флотского начальства аппарат в его квартире не был отключен). Но когда в начале января 1942 года и эта последняя связь с внешним миром оборвалась - взрывом снаряда разбило уличный телефонный шкаф - Перельман прекратил свою лекционную работу.
