Сергей Баблумян - Вокруг и около
Базар давал о себе знать с утренними петухами – ревом, криком и скрипом. Ревели буйволы, кричали погонщики, скрипели телеги. Звуковую палитру разбавляло блеяние овец, прогоняемых по улицам города (каким бы он тогда ни был, но все равно столица) прямиком к мясному ряду, где, разминаясь, точили ножи мясники. Впрочем, тут кому как нравилось – барана можно было брать и живьем: дотащить на веревочке до дому, подержать, сколько требуется, на подножном корму и в нужный час произвести заклание. Где-то к полудню, когда ереванские хозяйки шли за провизией – мужчины в то время домашними делами не занимались – на базаре уже все было расставлено, разложено, разлито.
Тут бы в самый раз вставить: «прилавки ломились от…», но сказать так автор не имеет права по той простой причине, что прилавков, как таковых, не было вовсе. Вся снедь раскладывалась либо на земле, либо находилась в свисающих с мулов, верблюдов, или лошадей хурджинах: картошка-моркошка, зелень-мелень, персики-мерсики, виноград, хурма-бастурма, сыр-мыр, рыба… – все свежее, первозданное, не тронутое нитратами – о них даже не слышали. С кувшином на плече: «Холодная ереванская вода!» носились по базару звонкоголосые мальчишки. Вода была и впрямь холодной, натурально ереванской, и, само собой, лучшей в мире.
Торговались вдумчиво, не спеша, со знанием дела обеими договаривающимися сторонами. Сбить цену без достаточных оснований было непросто, но и обдурить тертого покупателя – тоже не каждому удавалось. Голосистые хозяйки круг за кругом обходили ряды, краем глаза подмечали смену настроений несговорчивого торговца, а под конец, с набитыми под завязку кошелками, подваливали еще раз, по касательной, как бы напоследок.
– Ну как?…
Слабонервные не выдерживали:
– Да бери, чего уж…
На одну чашу весов летят две-три курицы (сложенные ножки цвета свежего меда стянуты бечевкой), на другую кладутся-убираются гири, пока носики весов, попрыгав вверх-вниз, не уткнутся друг в дружку, зафиксировав окончательный вес. Затем хозяйка возьмет животрепещущую связку (куриные головки обреченно свисают вниз) в руки и пойдет своей дорогой.
Специально для тех, кто с детских лет наблюдает кур исключительно в заводской упаковке и думает, что так было всегда. Ничего подобного. Птицу в былые времена покупали только в живом виде. Перед готовкой отсекали голову, тушку опускали в ведро с кипяченой водой, тщательно ощипывали, оставшийся пушок подпаливали на огне, затем курицу потрошили, промывали, после чего, наконец, отправляли на плиту. Вот такая технология. Правда, в некоторых случаях забить птицу, барана и другую живность можно было и на рынке, что превращало окружающую среду в большую зловонную яму, но на это в буквальном смысле плевали все. Включая верблюдов.
Впрочем, плевали не только на это: на пол, на улицу, в подъезде своего дома, если он был, и чужого, когда своего не было. Ереван тех времен представлял собой, мягко говоря, неопрятный, а если не мягко – убедительно грязный, редко когда убираемый город, в котором воспетые поэтом воды арыка бежать как живые никак не могли. Из-за их забитости мусором, главным поставщиком которого и был базар на месте кинотеатра «Россия».
Построить новый, но такой, чтоб поразил всех, задумали только в середине пятидесятых, а вскоре и впрямь построили. То, что получилось, удивило больше, чем можно было ожидать. Получился почти дворец, замечательный по архитектуре и удобный по функции. Описывать его необходимости нет – каким он был, таким, в общем, и остался. Крытым рынком на Проспекте. Но вначале просто «Крытым», поскольку других не было и в помине, а когда стали появляться, начали говорить так: «Крытый рынок на Проспекте». На каком – тоже без уточнений. Да и сегодня, когда проспектов много, для старых ереванцев он по-прежнему один: проспект Сталина, потом Ленина, теперь Маштоца, а для себя, для внутреннего пользования: просто Проспект. Ни Сталина, ни Ленина, ни даже Маштоца.
Крытый на Проспекте интересен не только сам по себе и не только как впечатляющий натюрморт из продукции родных полей, садов и рек. Он интересен и как объект повышенной взяткоемкости для тех, кто любит большие деньги. Можно сказать, сопоставимые с доходами руководящего состава ОБХСС, боровшегося за сохранность социалистической собственности и чистоту рыночных отношений. Кто помнит те времена, спорить не станет.
Директорам рынков текло в карманы отовсюду: за оформление неколхозной продукции как колхозной и перепродажу уворованного с колхозных полей под видом урожая с приусадебных участков; за место в торговых рядах (неплохое – хорошее – очень хорошее – лучшее!); за исправные весы; за разрешение оставлять нераспроданные остатки в холодильнике, чтоб к завтрашнему утру не сгнили; за право торговать на подступах к рынку; за продажу втридорога продуктов, взятых из магазина государственной торговли и т. д. Помножьте нехилую таксу за грубейшие нарушения соцзаконности на количество мест, количество мест помножьте на каждый день в году («а годы летят, наши годы, как птицы летят…») и вы поймете, почему с такой хлебной должности по собственному желанию никто не уходил.
Хотя вру, уходили. Случилось это на другом рынке, по соседству с ГУМом. Ушедшего в отставку начальника городского УГРО Михаила Есаяна послали туда на усиление. Подтекст назначения был прост: наведи порядок, но и себя, конечно, не забывай. Порядок, между тем, начинался не с базара, как раз с тех высоких кабинетов, где утверждались назначения, но носить туда положенное Есаян не захотел. В этом смысле он и вправду себя не забыл. Настоящий полковник. Другие подобные случаи из летописи Управления рынков Министерства торговли Армянской ССР автору не известны.
…Сегодня рынков в Ереване много, но был в его новейшей истории период, когда и весь город – как один большой базар. Прошло и это. Осталось то, что должно оставаться и стоять. Крытый рынок на Проспекте в их числе.
Трибуна
Там, где стоял он, а под ним в установленном порядке располагались они, сегодня пустое место. «Он» – это памятник Ленину. Располагавшиеся в установленном порядке «они» – главные руководители Армении и другие официальные лица. Место действия Ереван. Точнее – площадь имени Ленина. Еще точнее, правительственная трибуна: центральная и еще две по бокам – пониже, как по геометрии, так и по рангу.
На центральной стояли члены бюро ЦК и почти равные им кандидаты в члены. На боковых – министры и заведующие отделами ЦК, по должностному положению превосходившие членов правительства. И те, и другие места на трибунах занимали не абы как, а строго по субординации: первое лицо – посередине, второе по правую руку первого, третье – по левую. Дальше опять по ранжиру, где каждый знал свой шесток, и как ни косись на соседний, шаг влево, шаг вправо считался покушением на чужое и пресекался на месте.
