Александр Рубакин - Рубакин (Лоцман книжного моря)
Но помимо посылки книг – духовной пищи, интернированным надо было оказывать и материальную помощь. Целый ряд лиц откликнулись на призыв Рубакина. Были собраны одежда, обувь, белье, белье для новорожденных (которые тоже появлялись на свет). Библиотека Рубакина и сочувствовавшие ей лица переводили и писали письма для интернированных, сносились для них со швейцарскими властями и юристами.
Постепенно интернированных стали репатриировать с осени 1944 года, когда конец войны и победа Советского Союза уже четко наметились. Но в конце 1944 года в Швейцарию прибыло новое огромное количество советских беженцев из Германии. Их провели через карантинный лагерь, а потом разместили по 88 лагерям, отдельно гражданских и отдельно военных. Библиотека обслуживала книгами также и их. За шесть месяцев им было послано 4 тысячи книг. К этому времени и отношение швейцарцев к ним стало лучше, и целый ряд общественных организаций стал их обслуживать. Дело в том, что, как только начали приходить известия о победах Советской Армии, отношение швейцарских властей к советским интернированным стало быстро изменяться, улучшаться. Им давали отпуска из лагеря. Швейцарская администрация взяла на себя расходы по пересылке книг для лагеря. Это было большим подспорьем.
Рубакин с первых же встреч с советскими людьми начал изучать характер спроса на книги со стороны советских военных и гражданских лиц. Как правило, сперва все требовали легкого, развлекательного чтения – после фашистского ада было трудно сразу засесть за научные книги. Мужчины просили сочинения Конан-Дойля, Майн Рида, Фенимора Купера, Жюля Верна, а женщины требовали книг о любви.
Рубакин внимательно следит за интересами читателей и отмечает, что довольно быстро характер чтения у них меняется. Они начинают все больше и больше интересоваться классиками, как русскими, так и иностранными. Он отмечает, что на полках библиотеки не осталось таких авторов, как Л.Толстой, Достоевский, Пушкин, Лермонтов, Гёте, Шиллер, Мольер, Бальзак, В.Гюго, «Тихий Дон» Шолохова, и «Как закалялась сталь» Островского. Появляются запросы, правда, незначительные, на научно-популярные книги.
Книги переходили из лагеря в лагерь, месяцами не возвращаясь к Рубакину, иногда вообще пропадали. Бывало, что книга, отправленная в один лагерь, через год возвращалась к Рубакину из другого, в другом конце Швейцарии. Некоторые книги проходили через несколько лагерей и нередко приходили растрепанными, запачканными.
Рубакин, всегда требовавший от читателей своей библиотеки самого бережного обращения с книгами и не переносивший всякого рода отметок карандашом на их страницах, на этот раз бережно сохранял все надписи, заметки, которые вместе с книгами служили средством общения между интернированными. Он, так строго следивший за чистотой и целостью своих книг, ничего не говорил виновникам порчи или пропажи. Он только добродушно улыбался и радовался, что его книги несли счастье и бодрость тем, кто их читал. Истрепанные, зачитанные книги с пометками на полях стали гордостью отца.
Рубакин был чрезвычайно растроган, когда на одной из книг рядом со штемпелем «Библиотека Н.А.Рубакина» кто-то нацарапал карандашом слово «наш». «Наш» – это относилось к отцу, и он это считал наивысшей похвалой себе.
Этот «книжный скупец», каким его считали, посылал соотечественникам тысячи книг из своей библиотеки и не жаловался, что они не возвращаются. «Они не возвращаются, но они не пропадают», – говорил он.
Всего за время войны отец передал интернированным около 10 тысяч книг, из которых только немногие вернулись обратно.
Он сам тщательно подбирал книги для тех, кто их просил: одни для здоровых, другие для больных в больницах, особо подбирал книги для девушек и женщин, для невротиков и психических больных – жертв войны и мучений. Их подбирал член Института библиопсихологии, доктор – психиатр и психолог Мишлин.
Десятки тысяч советских людей прочитывали книги, посланные отцом. О том, как они реагировали на эти книги, можно судить по их письмам, которых Рубакин получил свыше 700 только за 1943 – 1944 годы.
Один из интернированных писал отцу: «Я уверен в том, что все наши письма говорят об одном и том же: дай нам, пошли нам, скажи нам. Но вы единственный человек, к которому мы можем обращаться, как к своему отцу».
«Нечего и говорить, – писал другой, – что моральное состояние большинства из нас не очень высокое; не знаешь, куда деться. Все, что делаешь, не то, что нужно бы делать, а то, что нужно сделать, мы не можем сделать, так как мы не у себя дома».
«...Далеко от Родины, в безделье мы, конечно, не можем рассматривать себя как счастливцев и как на своем месте. Тем не менее выраженная нам симпатия отвлекает наши мысли от навязчивых идей и от разговоров, во время которых пережевывают все одно и то же... Мы полностью потеряли привычку заниматься серьезными вещами, читать серьезные книги или изучать языки... Пошлите нам книжек, которые бы нас увлекли и развлекли...»
«...Несколько слов о нашей жизни, – находим мы в одном из писем, – мы чувствуем пламя, которое видит весь мир и которое вырывается из нашей Отчизны. Оно нас пронизывает, сжигает нас. Но мы не видим никакого просвета, который мог бы осветить наш путь в ближайшем будущем. А между тем каждый из нас хотел бы найти самого себя, найти себе настоящее место, свою личность и твердую почву, которая была выдернута из-под наших ног».
В Швейцарии находилось около 100 советских девушек и женщин, которые работали у частных лиц – крестьян и т.д. Одна из них писала Н.А.Рубакину:
«Если я получу русские книги, я буду самой счастливой женщиной на свете».
Другая писала:
«...Я хочу пожать руку тому, кто мне послал такие чудные книги. Этим Вы сделали больше, чем если бы Вы мне прислали тысячу франков. Я теперь так счастлива, я могу хоть несколько моментов провести на моей Родине, умчаться в царство грез счастливого прошлого. В самом деле, 18 лет я прожила в России, я была действительно счастлива, а на пороге 19 лет я познала горе и много выстрадала...»
От имени интернированных в лагере «Ле Шалюэ» к Рубакину обращается А.Ибрагимов:
«Дорогой Н.А., после двух лет плена и истязаний в Германии мы, несколько сот русских, смогли вырваться из рук этих варваров и бежать. Зверства татар и гуннов бледнеют перед зверствами немцев, которые тем не менее претендуют на звание культурных и цивилизованных людей. Многим нашим соотечественникам они даже не позволяли говорить на родном языке – языке самых великих людей на свете... Мы, русские, интернированные в Швейцарии, благодарим швейцарский народ за наше спасение из рук немцев. Наша страна никогда не забудет сделанное нам добро. Мы, интернированные лагеря, делаем все, что только возможно, для поддержания умственной и культурной жизни в лагере в ожидании конца этой проклятой войны... Дорогой Н.А., мы знаем, что только вы среди русских, живущих за границей, сделали славное культурное дело, создав большую библиотеку и этим обогатив интеллектуальные силы нашего народа. Позвольте нам обратиться к вам с просьбой: сделайте нам выбор произведений, в которых говорится о славном прошлом нашей страны. Мы уверены, что вы, как русский, глубоко любящий свою страну, и как ученый, высоко ценящий культурное наследство нашего народа, нас поймете и нам поможете. Мы обещаем вам обращаться очень аккуратно с книгами. Они вам будут возвращены по первому требованию».
