Георгий Бердников - Чехов
Мужики возят на гумно хлеб… Мимо моей двери со скрипом ползут воз за возом… Около последнего воза жеребенок — ему решительно нечего делать, ходит за возами и больше ничего… Собаки тоже от нечего делать гоняются за жеребенком…"
И позже, уже в Москве, 15 сентября вновь о том же: "Ах, как мне опостылела Москва! Осень еще только началась, а уж я помышляю о весне".
В это лето Чехова поглощает, казалось бы, неожиданная идея — приобрести где-нибудь в Полтавской губернии хутор. При этом не для себя, вернее — главным образом не для себя, а для всех его знакомых литераторов. Мысль тем более неожиданная, что финансовые дела Чехова, как всегда, находятся и этим летом вовсе не в блестящем состоянии.
Мысль о покупке хутора Чехов высказывает после поездки в Полтавскую губернию к Смагиным. Вначале это план как будто бы весьма отдаленный. "Когда я разбогатею, — пишет он 28 июня 1888 года, — то куплю себе на Псле или на Хороле хутор, где устрою "климатическую станцию" для петербургских писателей". Однако позже покупка хутора начала рассматриваться Чеховым уже как сиюминутная, практическая задача. Чехова не узнать. Всегда боявшийся как огня жизни не по средствам и долгов, тут он вдруг соглашается принять от Суворина в долг 1500–2000 рублей, и, решительно отбрасывая столь присущую ему трезвость и расчетливость, что называется, очертя голову бросается осуществлять свой проект.
Только что вернувшись в Луку, пишет Баранцевичу: "Сдается, что я куплю хутор, т. е. не куплю, а приму на себя долг хуторовладельца. Устрою климатическую станцию для литературной братии. Место хорошее, смешное: Миргородский уезд Полтавской губ. Сколько раков! Если не приедете, то мы враги". И через несколько дней едет совершать покупку. 27 августа сообщает Плещееву: "Вчера я вернулся из Полтавской губернии. Опять был у Смагиных, опять сделал тьму верст и утомился, запылился и истрепался, как сукин сын. Ездил с специальною целью — купить (?!?) хутор. Хочу путем всяких фокусов и сделок с банком приобрести десятин 20 с садом и рекой. Хутор стоит 3000 руб. Буду платить проценты, а в будущем понемногу выкуплю. В цене не сошелся, но, вероятно, сойдусь, и не успеет наступить унылый октябрь, как я стану подписываться так: "Полтавский помещик, врач и литератор Антуан Шпонька".
Вот это и есть та новость, которая касается Вас. Ведь Вы не откажете мне побывать у меня на хуторе? Полтавская губ. теплее и красивее Крыма в сто раз; место здоровое, веселое, сытое, многолюдное… Проживете у меня месяца два-три, будем ездить в Сорочинцы, в Миргород, к Смагиным, на Луку и проч. Покупаю я для того, чтобы Вы и все мои хорошие знакомые, от которых я, по совести говоря, до сих пор не видел ничего, кроме хорошего, смотрели бы на мой паршивенький хутор, как на свой собственный и имели бы место отдыха. Если и в самом деле удастся купить, то я настрою на берегу Хорола флигелей и дам начало литературной колонии".
29 августа о том же хуторе Чехов рассказывает Суворину: "Очень уютное, поэтическое местечко. Великолепная земля, заливной луг, Хорол, пруд, сад, а в саду изобилие фруктов, садок для рыбы и липовая аллея. Стоит он между двумя громадными селами, Хомутцем и Бакумовкой, где нет ни одного врача, так что он может быть прекрасным медицинским пунктом… Не сошелся я с хозяином казаком в трехстах рублях. Больше того, что я предлагаю ему, дать я не могу и не дам, ибо он просит несправедливое. На случай, если он согласится, я оставляю одному приятелю доверенность для совершения купчей, и, пожалуй, не успеет еще наступить октябрь, как я попаду в сонм Шпонек и Коробочек".
Казак не уступил, и сделка так и не состоялась.
Как понять эту неожиданную затею?
Поглощает она Чехова в период напряженных раздумий лета 1888 года. С самого начала мысль о хуторе для литераторов связывается у него не только с желанием помочь своим друзьям отдохнуть на лоне природы, но и с чем-то куда более важным.
Глубокое разочарование в литературной Москве, которая ассоциируется с вечными литературными дрязгами и беспринципностью, постепенно перерастает у Чехова в переоценку всех привычных для литераторов условий их бытия. Думая о своей "климатической станции", Антон Павлович стремится извлечь своих друзей из той атмосферы, в которой они живут не только в Москве, но и в Петербурге, хотя бы на время вырвать их из круга тех проблем и вопросов, которые подсказывает им столичная жизнь.
28 июня 1888 года, рассказывая Суворину о своем плане, Чехов пишет: "Когда по целым неделям не видишь ничего, кроме деревьев и реки, когда то и дело прячешься от грозы или обороняешься от злых собак, то поневоле, как бы ни был умен, приобретаешь новые привычки, а все новое производит в организме реакцию более резкую, чем рецепты Бертенсона. Под влиянием простора и встреч с людьми, которые в большинстве оказываются превосходными людьми, все петербургские тенденции становятся необыкновенно куцыми и бледными. Тот, кто в Петербурге близко принимал к сердцу выход Михайловского из "Северного вестника", или ненавидел Михневича, или злился на Буренина, или плакался на невнимание и отсутствие критики и проч., тот здесь, вдали от родных тундр, вспоминает о Петербурге только в те минуты, когда, ознакомившись с простором и людьми, заявляет громогласно: "Нет, не то мы пишем, что нужно!"
Вот она, причина причин, — не то пишем, что нужно!
А что же нужно? Что? На этот вопрос и должен был ответить Чехов.
Толстовская орбита
Чехов частенько пошучивает по поводу своего холостяцкого положения, а в периоды очередного денежного кризиса возникают шутки и на тему о возможной женитьбе. В феврале 1888 года Антон Павлович пишет А.С.Киселеву: "Денег нет. Вся надежда на тираж 1 марта. Номер серии 9145, номер билета 17. Если выиграю, то могу дать Вам взаймы 100 рублей.
Ах, если б жениться на богатой!! Если я женюсь на богатой купчихе, то, обещаю, мы с Вами обдерем ее, анафему, как липку. Мокрого места не останется".
Иногда это шутки в другом тоне. "Меня в Питере почему-то прозвали Потемкиным, хотя у меня нет никакой Екатерины. Очевидно, считают меня временщиком у муз.
Работается плохо. Хочется влюбиться или жениться, или полететь на воздушном шаре".
Это не только шутка. Грусть по поводу холостяцкого одиночества проглядывает тут довольно очевидно.
В июне 1888 года почти одновременно женились два знакомых Чехова — Лазарев-Грузинский и Ежов. В письме Лазареву-Грузинскому Антон Павлович заявляет, что усматривает в этом противозаконную демонстрацию младших (по стажу) литераторов, направленную против его, Чехова, холостой персоны, сетует, что обращается к жениху со всякой прозой, хотя жених должен теперь только вздыхать на луну, говорить возвышенным языком и нюхать цветы — таков удел всех женихов. "А мне, — пишет Чехов, — позвольте пребывать по-прежнему одиноким, старым заржавленным холостяком". В конце письма, после подписи, приписка: "Я жалею, что я не женат или, по крайней мере, что у меня нет детей". А несколько раньше, рассказывая И. Щеглову о своей семье, сообщая, что живут они дружно, что ему отлично шьют сорочки, отлично варят и что у них всегда все веселы, продолжает далее: "Во всяком случае, мне чаще бывает весело, чем грустно, хотя, если вдуматься, я связан по рукам и ногам…"
