Игорь Андреев - Алексей Михайлович
Первая тема спора — развенчание претензий греков на учительство и наставничество. В самом деле, как можно и чему можно научиться у «исшатавшихся» в вере греков? В пылу спора троицкий монах готов даже отступиться от исторической правды. Православие на Руси было принято не от греков, а от самого апостола Андрея, провозглашает старец, претендуя таким образом на равенство апостольских церквей. Впрочем, встретив яростные протесты и чувствуя свою уязвимость в этом вопросе, Суханов прибавляет: если и приняли веру от греков, то от тех, «которые непорочно сохраняли правила Святых апостолов, а не от нынешних». Одним словом, коли и был когда-то источник — греческое богословие, — то «ныне он пересох», отчего и сами греки «страдают от жажды».
Вторая тема спора — греческое «отступничество». Суханов с энтузиазмом исчислил все вины, в которых погрязли греки с точки зрения ортодоксально настроенного русского человека: склонность к латинству, нетвердость в вере, восприятие чуждых православной старине обрядов. Он спокойно выслушивает своего оппонента, митрополита Власия, о допустимости и двух-, и трехперстного знамения и даже как будто соглашается с ним, когда тот прибавляет: «Только нам мнится, что наше (то есть троеперстие. — И.А.) лучше, мы — старее». «Знаю, владыко, что вы старее», — ответил московский ритор и из дальнейшего совершенно ясно, что, кроме как «старее», ни с чем остальным он не согласился, потому что для него все московское не просто лучше — святее.
Третья тема — высота московского «большого православия». По Суханову Москва во всем обошла несчастных греков. «Был у вас царь благочестивый, а ныне нет, и в то место воздвиг Господь Бог на Москве царя благочестивого»; были монастыри и церкви «без числа» — все ушло, всем ныне завладели басурманы; были христианские бесценные ценности — «вы их разносили по землям, и ныне у вас нет, а у нас стало много». Все доброе благодатью Христовой перешло в Москву, заключает старец, и выносит приговор, предвосхищающий будущее поведение старообрядцев: Москва «может без вашего учения быть» и всех четырех восточных патриархов, как папу, «отринуть… если не православны будут». Так оно и случится, только «отринут» старообрядцы в первую очередь своего, пятого патриарха.
Рассуждения бойкого и словоохотливого Арсения Суханова очень типичны[154]. Но из них следовало, что, опираясь на подобную систему воззрений, исправление всех неустройств и непорядков необходимо осуществлять по святорусским, а не греческим образцам и уставам. Здесь сами действия, подчиняясь внутренней логике, выстраиваются в определенную цепочку. Сначала нужно исправление церкви, но не перенимающее новогреческое, а возвращающееся к совершенным старорусским образцам; затем или даже одновременно — проповедь и научение, чтобы никто не сбился с праведного пути, «но вси спасения да улучат».
Перед нами та основа и тот предел в церковных реформах, за которые ратовали твердые сторонники святости и полноты отечественного православия. Таких было немало в стане ревнителей, особенно среди выходцев из провинции. Для них верность святорусскому православию и традициям была жизненным кредо.
Но далеко не все ревнители были столь скептически настроены в отношении восточного православия. Среди боголюбов имелось немало грекофилов. При этом они, так же как их единомышленники-оппоненты, опирались на традицию. Только иную — глубокого почитания восточного христианства, взгляда на греков как на учителей. Конечно, и им были известны случаи сомнительного поведения греков, их шатания в вере. Однако для них это всего лишь досадные отступления. По убеждению грекофилов, восточная греческая церковь ни в чем не отступается от правил и уставов и по-прежнему «светится правою верою».
Ревнителей-грекофилов оказалось больше всего в столице, что дало повод историкам причислить их к столичным ревнителям в противовес провинциальным. К первым относят Стефана Вонифатьева, Федора Ртищева и самого Алексея Михайловича, ко вторым — Неронова, Аввакума. При всей условности подобного деления здесь схвачено главное. Близость ко двору делала для людей круга Вонифатьева важными не одни только церковные проблемы. В сравнении с провинциальными ревнителями их кругозор был шире, подход — свободнее. Само пребывание в столице заставляло их внимательно и взвешенно присматриваться ко всем новшествам и не спешить с их категоричным осуждением. Это дало им весомое преимущество при ответе на насущные вопросы, которые поставило перед государством и обществом само время.
Несомненное мессианское чувствование боголюбов требовало от них определиться в вопросе о месте и роли московского православия в православном мире. Ответ здесь давался в зависимости от принадлежности к тому или иному лагерю. Столичные ревнители видели себя во главе православного мира, которому предстояло сойтись в едином Московском православном царстве. Совсем иную перспективу предлагали провинциальные ревнители, ратовавшие за сохранение чистоты путем изоляции от всего восточного православия. Суть спора точно и образно сформулировал историк русской церкви А. В. Карташев: «Теократическая идеология „единого вселенского православного царя всех христиан“ толкала московских царей на пути сближения с греками и всеми другими православными. А доморощенная Москва, загородившая свое православие китайскими стенами, не пускала своих царей на вселенское поприще. Это значит, что столичные ревнители как раз помогали московским государям выбраться на вселенское поприще, провинциальные же огораживали их „китайскими стенами“»[155].
Но вот центральный вопрос: можно ли было отсидеться за этими «стенами»?
Все XVII столетие было пронизано движением России к европейской культуре. Само это движение шло неровно, прерывисто, но с несомненным ускорением, которое увенчалось в конце концов петровскими реформами. В истории этого движения середина столетия занимает важное место. Москва по-прежнему «потребительски» взирала на достижения западных соседей. Аристократия, двор, сам Алексей Михайлович охотно перенимали все то, что украшало и делало приятным быт. Явилась мода — подражание Западу, которую осуждала церковь, но которую так и не удалось изгнать. «Болезнь» оказалась прилипчивой и получила распространение при дворе.
«Обиходное» заимствование шло рука об руку с «государственным», еще более важным, поскольку оно было связано с фундаментальными потребностями развития страны. В верхах полагали, что просто перенять вполне достаточно, чтобы решить все проблемы. Потребность в сравнении, в сопоставлении пока отсутствовала. Сознание отсталости, этой повивальной бабки петровских реформ, явится тогда, когда секуляризованное сознание станет оперировать понятиями и ценностями, взятыми из одной системы координат с европейскими. В середине века до этого еще было далеко. Однако именно столичные ревнители, не ведая того, немало поспособствовали мировоззренческим переменам.
