Эрнст Вайцзеккер - Посол Третьего рейха. Воспоминания немецкого дипломата. 1932–1945
Среди тех, кто не был удовлетворен результатами, полученными в Мюнхене, оказались чехи и представители Советского Союза{СССР стал единственным государством, выступившим в защиту Чехословакии, выразив готовность оказать ей немедленную военную помощь. Но чехословацкое правительство так и не обратилось за помощью, подчинившись условиям Мюнхенского соглашения. (Однако помощь можно было оказать только через территорию Польши, а поляки были тогда на стороне Германии, за что менее чем через год и поплатились. – Ред.)}. Но любой, кто заявлял, что остальной мир не аплодировал Мюнхену, должно быть, основывался на короткой памяти масс. Такое заявление оказалось последним изобретением политиков катастрофы. На самом деле Мюнхен оказался первым поражением в военной стратегии Гитлера.
Могли ли западные державы применить силу в отношении Гитлера? Странно, что и в Германии эта мысль начала формироваться после Мюнхена, основываясь на том, что произошло на конференции. Говорили, что время показало, что Риббентроп оказался прав, и именно он не потерял самообладания. Но где лежала истина? На самом деле вопрос не был решен, поскольку Гитлер решил перейти к переговорам, а не действовать с помощью силы{Еще 30 мая 1938 года Гитлер утвердил план захвата Чехословакии (план «Грюн»), а в сентябре на съезде НСДАП в речах Гитлера и Геббельса прозвучали призывы к «освобождению угнетаемых немцев» и ликвидации чехословацкого государства.}.
С моей стороны было ошибкой не выступать против искажения фактов. Довольный тем, что в Мюнхене удалось сохранить мир, я был склонен забыть все сопутствующие обстоятельства. Позже все, кто в окружении Гитлера летом 1938 года советовал принять мирное решение, были объявлены пораженцами и потерявшими самообладание. Так отомстили тем, кто испортил обедню подстрекателям войны.
Но разве может использование угрозы войны по отношению к соседям и великим державам стать основой нормальной политики? К 1930 году здравомыслящие европейские политики согласились, что в отношении Германии необходимо пойти на уступки, в частности одобрить аншлюс Австрии и восстановление прямого сообщения между рейхом и Восточной Пруссией – германской территорией, оторванной от Германии согласно Версальскому договору 1919 года и фактически оказавшейся на положении острова.
Считалось, что предпринятые меры помогут сохранению мира. Но успешно использовавшиеся Гитлером насильственные методы закономерно привели к утрате политического доверия к нашей стране. Из-за кризиса, который так и не удалось преодолеть в Мюнхене, будущее мира было туманным.
Теперь уже никто не может ответить на вопрос, думал ли тогда в Мюнхене Чемберлен, что война неизбежна и ему нужно лишь выиграть время. Но выигрыш времени всегда означает, что не надо создавать препятствия Провидению, если Провидение работает на мирное решение. Именно поэтому в Мюнхене следовало предотвратить войну, и, сделав это, Чемберлен действительно вошел в мировую историю.
Современные суждения о тех событиях часто грешат неточностью. До настоящего времени Чемберлена рассматривают как ограниченного пацифиста, Х. Вильсона – как неопытного советника, а Хендерсона – как глуповатого дипломата.
Чемберлен ошибочно полагал, что письменные заверения со стороны Гитлера являются гарантией мира. И среди моих друзей оказалось несколько человек, которые во времена Мюнхена занимали примиренческую позицию по отношению к Англии. Они считали, что Мюнхенское соглашение является «вторым лучшим решением». Лучшим же выходом они полагали немедленный арест Гитлера, что и планировалось сначала 13 сентября, а затем 27 сентября 1938 года. Мне же казалось, что было бы лучше, если бы оба решения осуществились одновременно. Неверно было бы ставить все на одну и ту же лошадь.
Должен признаться, без всякой задней мысли, что тот день, когда приняли Мюнхенское соглашение, казался мне самым счастливым в моей жизни. Войны удалось избежать. Тогда я больше ни о чем не думал. Все остальное по сравнению с этим событием казалось несущественным. Наступит время – и в Германии, и за ее пределами, – когда политические и моральные мотивы, приведшие к мирному решению в Мюнхене в 1938 году, будут оценены и поняты правильно. Моя совесть была чиста, я полагал, что поступил правильно, принеся жертву, когда согласился принять должность статс-секретаря в министерстве иностранных дел в тех условиях, когда от конкретного человека мало что зависело.
Одним из результатов Мюнхенского соглашения стали отставка и эмиграция президента Бенеша. Я хорошо его знал еще со времен работы в Лиге Наций. Выступая на несколько устаревшем французском, он последовательно отстаивал свою позицию, добиваясь точного соблюдения положений Версальского договора, относящихся к Чехословакии. Если во внутренней политике он играл роль демократа, то во внешней оказался реакционером, мешавшим консолидации Веймарской республики. Невольно он сделал достаточно много, чтобы в Австрии произошел аншлюс, оказавшись и одним из тех, кто подготовил почву для прихода Гитлера. Возможно, он сам до конца своих дней ощущал, какие трагические последствия имели его действия и для его страны, и для Европы.
Во время Мюнхенской конференции меня назначили председателем комиссии, которая занималась проработкой той части соглашения, которая была связана с территориальными изменениями. Комиссии довелось обсуждать весьма непростые вопросы. Целый ряд проблем оказался в соглашении недостаточно проработанным. Мне удалось заручиться поддержкой со стороны английского посла, который много помогал мне, пытаясь разрешить эти вопросы.
С другой стороны, я был поражен разногласиями в нашем собственном лагере. Некоторые представители Генерального штаба вели себя в комиссии как победители после битвы. Лично мне довелось несколько раз схлестнуться с Риббентропом, вставлявшим извне палки в колеса, даже в отношении таких пустяков, как моя привычка говорить по-французски (так оказалось лучше для итальянского посла, не говорившего по-немецки). До меня доходили слухи об отношении ко мне Гитлера, полагавшего, что я занимаю в комиссии слишком соглашательскую позицию. Несмотря на все эти происки, основную часть работы в той или иной степени удалось завершить через четыре или пять недель. Беспокойство, вызванное осенним кризисом и скрытой угрозой войны, постепенно улеглось.
Однако Риббентроп, так и не простивший меня за ту роль, которую я сыграл в Мюнхене, стал чинить мне всевозможные препятствия. Когда в ноябре 1938 года я отправлялся в Париж на похороны фон Рата, третьего секретаря нашего посольства, убитого «ассасином» (автор сравнивает неизвестного террориста с ассасинами, которые в XI – XIII веках, действуя в составе секты исмаилитов, прославились организацией тайных убийств. Здесь уместнее вспомнить сикариев (кинжальщиков – лат.), которые в I веке убивали римлян в Иудее, нападая из-за угла. – Ред.) – неизвестным евреем, он запретил мне вести политические беседы с французским министром иностранных дел.
