Наталья Черных - Сокровища святых. Рассказы о святости
Преподобный Амвросий Оптинский. Старинная икона
О святом Агафоне рассказывали, что он часто переходил с места на место, оставляя на прежнем месте все имущество, так что с ним была только милоть — накидка из грубо выделанной козьей кожи, обычная одежда монаха того времени. Однажды авва Агафон с учениками долго строили келью. Наконец келья была выстроена и все перешли туда жить. Но едва прошла неделя, как авва Агафон вознамерился ее покинуть. Возможно, он увидел в этой келье нечто для себя вредное. Авва обратился к ученикам с такими словами: «Встаньте, идемте отсюда», как некогда Спаситель к апостолам. Ученики смутились, стали роптать. «Если, авва, ты хотел и раньше уйти отсюда, то для чего все мы так старались выстроить эту келью? О нас будут говорить, что мы непостоянны, что мы слишком часто меняем место». Авва Агафон отвечал: «Пусть они скажут так. Зато другие, увидев, что мы покинули все, что прежде строили, что презрели напрасный покой, прославят Бога и получат хороший урок. Кто хочет, может остаться, а я иду». Тогда все ученики с земным поклоном стали просить авву взять их с собой.
Венцом всего монашеского делания считалась рассудительность. По сути, она обощала все ранее названные качества и завершала их,
как лаковый слой защищает произведение искусства. Рассудительность можно сравнить отчасти с тем, что называется здравым смыслом, но только отчасти. Здравый смысл бывает и природным даром, он может касаться только житейских вещей, но не касаться явлений жизни духовной. И часто то, что с обычной точки зрения мудро и практично, с точки зрения монаха безумно. И наоборот, что с точки зрения монаха разумно и спасительно, с точки зрения обычного человека может оказаться поступком сумасшедшего. Как, например, в рассказе о сухом дереве святого Иоанна Колова или в рассказе о завещании святого Арсения Великого. Ведь рассуждение располагает знанием обеих чаш весов вселенной: мира видимого и мира невидимого. Если человек, обладающий житейской сметкой, видит как бы вершину айсберга, то человек, обладающий духовным рассуждением, видит весь айсберг целиком. Рассуждение можно назвать светильником святого. Как странник в сумеречное время освещает себе путь при помощи факела или другого светильника, так и святой в свете рассуждения проходит сумерки настоящей жизни. И часто свет этого светильника сливается со светом, идущим от Самого Бога, озаряющего мысли святого.
Некогда к оптинскому старцу, преподобному Амвросию Оптинскому, привезли одного человека. Человек этот в Бога не то что не верил, а был скорее равнодушен. Его изумляли рассказы о старце, и он захотел своими глазами увидеть его. Знакомые, в надежде на то, что друг их обратится к Богу, привезли его в Оптину Пустынь. После беседы спросили, заметил ли он особенные дары старца. Тот сказал, что нет. Однако сказал, что заметил в старце рассудительность и что он показался ему неглупым человеком. Когда этот отзыв передали старцу, тот даже обрадовался. Ведь рассуждение есть венец всех добродетелей. И можно ли было от равнодушного человека ожидать большей похвалы, чем признание за монахом рассудительности?
Антоний Великий так говорил о значении рассуждения: «Есть люди, которые изнурили тело свое подвижничеством, и однако же удалились от Бога; потому что не имели рассудительности».
В обители Илита один монах попал в беду. Будучи изгнан братией, монах пришел на гору к святому Антонию Великому и прожил там некоторое время. Однако святой Антоний велел ему вернуться в киновию, из которой его изгнали. Монах так и поступил. Но братия, едва увидев его, снова прогнала. Монах снова вернулся к святому Антонию и сказал, что братия не приняла его. Старец снова послал монаха в прежнюю обитель, но передал с ним такие слова: «Корабль потерпел крушение на море, потерял свой груз и сам с трудом спасся, едва отыскав берег. А вы хотите потопить и останки, выброшенные на берег». Братия, услышав наказ старца, приняла монаха.
Вот разговор святых. Макарий Великий спросил Арсения Великого, хорошо ли в своем жилище не иметь никакой вещи, которая служила бы утешением. И рассказал об одном монахе, который заботился об одной грядке овощей, но из любви к нестяжательности лишил себя даже этого. Арсений Великий согласился, что хорошо, но надо иметь в виду нрав и привычки человека. Если в порыве горячности человек может вырвать с грядки все овощи, то так же, будучи безутешным, вскоре насадит другие на месте прежних.
Мимолетные впечатления и помыслы Пимен Великий уподоблял шерстяной одежде в запертом сундуке. Если долго не открывать сундук, там заведется моль и съест одежду. Так же и с впечатлениями: если не давать себе труда вспоминать о них, они довольно быстро тускнеют и исчезают.
Святой Виссарион, увидев, как священник выгнал из храма брата за провинность, и сам направился к двери, сказав: «Я тоже грешен».
Один монах спросил у Пимена Великого о том, хорошо ли не рассказывать о чужих прегрешениях. На что Пимен ответствовал: «Когда мы заступимся за человека и скроем его прегрешение, Бог скроет и наши грехи. Если же мы обнаружим перед другими чужое прегрешение, Бог обнаружит и наши грехи». Еще Пимен Великий говорил, что уныние часто находит от болтливости и привычки осуждать других, а, кроме того, от сплетен.
В скиту однажды было собрание, на котором обсуждали одного монаха, попавшего в беду. Многие высказывались, но один старец, авва Пиор, молчал. Через некоторое время он встал, вышел, нашел большой мешок и наполнил его песком. Затем забросил мешок за плечи. Потом взял корзину и насыпал в нее немного песку. Так и вошел в собрание, неся перед собою корзину, из которой сыпался песок. Монахи изумились: что бы это значило? Тогда авва Пиор объяснил, что значат мешок, наполненный песком, и корзина, в которой немного песка. «Большой мешок, из которого ни песчинки не просыпалось, — сказал авва Пиор, — это мои грехи, в которых я не покаялся.
Они у меня за спиной, и я делаю вид, что не вижу их. А вот корзина, в которой немного песка. Но, как видите, песок сыплется, потому что много дыр в корзине. Это грехи моего брата, о которых я рассуждаю и в которых укоряю его. Они находятся перед моими глазами, и я смущаюсь ими, осуждая моего брата. Но лучше для меня было бы носить этот мешок перед собою и просить Господа помиловать меня». И все собрание признало спасительной такую мысль.
