Никогда не связывайтесь с животными. О жизни ветеринара - Стил Гарет

Итак, план есть, теперь надо действовать. Я осторожно прорезал скальпелем яйцевод. Сказал медсестре просунуть руку под тушку и осторожно поддавливать снизу, чтобы выдавить на меня яйцо. Я продолжал расширять разрез; яйцо не собиралось покидать матку. По сравнению с яйцом разрез в стенке был, видимо, все еще недостаточным. Я начал потеть. Что, если я так и не смогу вынуть это яйцо? Может, надо было делать разрез с другой стороны? Может, надо было резать прямо по центру живота? Но ведь в книге было написано, что для такой операции это самый удобный вариант. Черт бы побрал это яйцо! Вот же оно, так близко! Прошло еще несколько неуверенных минут. Я не мог просто схватить яйцо и вытащить его наружу; разрез был все еще слишком мал. Неважная ситуация. И тут меня осенила мысль. Я отложил свои инструменты и просунул руки под птицу. Руки теперь у меня были нестерильны, но ведь это можно исправить. Я медленно стал прощупывать и давить снизу вверх, буквально каждым пальцем нажимая как по клавишам по тельцу курицы, стараясь выудить это яйцо из раны.

Потихоньку-полегоньку. Чпок!

Яйцо показалось из разреза и скатилось на операционный стол.

Я поднял взгляд на медсестру, что следила за анестезией, удивился, когда увидел, что на ее месте уже была другая медсестра: они поменялись местами, чего я в своей сосредоточенности и не заметил. Как бы то ни было, мы оба вздохнули с облегчением. Зашивание раны прошло успешно. Мышцы – удивительно мягкая ткань, и швы едва удерживали срезы вместе, но мне удалось их соединить. С кожей справился намного быстрее. Антибиотики, болеутоляющее, противовоспалительное, все необходимые уколы были сделаны.

– Минуточку, – сказал я. Направился к холодильнику, откуда достал гормональный имплант. Легонько оттянув кожу, через большую иглу я ввел Дилайле капсулу размером с рисинку. Вскоре гормоны начнут работать и отключат механизм по выработке яйцеклеток.

После того как Дилайлу сняли со стола, она довольно быстро пришла в себя. Мы осторожно перенесли ее в отдельную клетку, подальше от кошек и собак, которые бы несомненно нарушили ее покой. Потом я позвонил хозяйке и рассказал об исходе операции. Уж не знаю, кто из нас двоих испытал большую радость. Но мне было некогда разговаривать, потому что меня ждал прием. Пришлось пропустить обед и сразу начать принимать клиентов, которые уже теряли терпение из-за того, что слишком долго сидели в очереди. Ближе к вечеру надо было выписывать Дилайлу. Но сперва мне надо было выписать другую пациентку после гистерэктомии.

– А вы что, ей еще и зубы проверили? – удивилась дама, которой я передал ее белого вест-хайлэнд-терьера.

– Ну да, проверили и почистили заодно, – ответил я.

Дама подошла ко мне, протянула руки к моему лицу и потрепала по щекам.

– Ну какой же вы красавчик! – воскликнула она.

Мне 40 лет и при свете дня меня сложно назвать привлекательным. Так что ее комплимент был несколько обескураживающим, и я даже подумал, а не рискует ли она ездить за рулем при такой-то слепоте. Хотя что там говорить, получать комплименты все же приятно.

Дошла очередь до Дилайлы. Я подробно проинструктировал, как и что необходимо делать, чтобы курица была в тепле, комфорте и безопасности. Гемма заверила, что сегодняшнюю ночь Дилайла проведет в доме, а потом она переведет ее в сарай под бдительный надзор помощницы, которая обеспечит курице минимальный социальный контакт без риска для ее здоровья. Да уж, я смотрю, Гемма, как и всегда, уже обо всем позаботилась.

Будни шли своим чередом, когда я спохватился, что ничего не слышал от Дилайлы уже почти неделю. Все ли с ней в порядке? Неуверенно я взял трубку и набрал телефон подсобного хозяйства. Такие телефонные разговоры у меня были и раньше, когда выяснялось, что пациент не выдержал, и за этим следовало неловкое молчание.

– Алло? – я узнал Гемму по голосу.

– Здравствуйте, это Гарет звонит. Как дела у Дилайлы?

– Ой, здравствуйте, Гарет! Она… – и из трубки донесся неразборчивый шум.

– Что? Алло? Меня слышно? – прокричал я в трубку. – Алло!

– Что вы говорите? Алло?

– Связь прервалась, боюсь, вас не слышно, – продолжал я громко кричать в трубку. – Как там наша цыпочка? Как ее здоровье?

– Ой, да, спасибо. С ней все хорошо, уже оклемалась.

У меня вырвался вздох облегчения. Оказывается, Гемма к нам заезжала, просто меня в тот момент не было в клинике. Она рассказала, как ухаживает за Дилайлой и что курочка идет на поправку, так что она скоро вернется к своим подружкам. Гемма привезла нам в клинику конфеты для медсестер и бутылку виски лично для меня. Для всех нас тот случай с курицей был испытанием, но мы справились. Теперь я знаю намного больше об этих скромных домашних птицах.

Еще одна мысль пришла мне на ум. В фильме «Марсианин» Мэтт Деймон, а точнее его персонаж, Марк Уотни, остался на Марсе совсем один. Чтобы спасти свою жизнь, ему надо было добраться до другого летательного аппарата и воспользоваться им без разрешения владельцев. Он понимает, что законы Земли и вообще какой-либо земной страны на него теперь не распространяются и единственный закон, который там есть, – это закон открытого моря. Чисто технически захват чужого летательного аппарата является пиратством. И следуя логике, он нарекает себя «Марком Уотни, космическим пиратом».

Крокодилов иногда называют динозаврами, которые дожили до наших дней. Однако, согласно одному Гарвардскому исследованию, курицы намного ближе к Tyrannosaurus Rex, нежели крокодилы. Я ничего не хочу такого сказать. Просто если бы в жизни я повстречался с Марком Уотни, то представился бы как Хирург Динозавров.

Что до названий профессий, мы точно где-то рядом.

Глава 18. Мясо и мучение

Начнут ли будущие поколения воспринимать наше сегодняшнее производство мяса так же, как мы теперь относимся к рабовладельчеству, концентрационным лагерям и гулагу? Ну если вам не доводилось бывать на скотобойне, то, полагаю, вам трудно ответить на этот вопрос. Мне доводилось; там мрачно – вроде все профессионально сработано, но ужасно мрачно. Что еще можно сказать о производственном процессе, в ходе которого животные, способные чувствовать, через несколько метров превращаются просто в куски мяса?

Процесс, который я наблюдал, начинается с живых коров. Их заводят в узкий загон по одному; оставшиеся животные не подозревают, через что предстоит пройти их соплеменникам и им самим. Выстрел в лоб из пистолета, заряженного не пулями, а металлическими стержнями, разрушает лобную часть мозга и оглушает животное. Затем берется металлический прут, его вставляют в отверстие в черепе и проталкивают внутрь, пока он не выйдет через foramen magnum, то есть большое затылочное отверстие. Это овальное отверстие в затылочной части черепа, через которое проходит спинной мозг. Когда прут проходит через эту область, то он разрывает связь между продолговатым и спинным мозгом; то есть считается, что этим самым разрушается центр жизнеобеспечения организма. Сознание оглушено выстрелом, жизнедеятельность прервана прутом, за этим незамедлительно наступает смерть. Затем тушу подвешивают за задние ноги к конвейеру и начинается цикл ее обработки в мясной продукт. Тушу обескровливают, свежуют, вынимают внутренние органы, удаляют периферийные части, присваивают категорию и отправляют на реализацию. Перед забоем животные проходят санитарную обработку. Однако они все еще могут содержать в себе разные болезнетворные бактерии, и если не соблюдать санитарные нормы при свежевании, то можно засеять этими потенциально опасными бактериями всю тушу. Забой скота – это тяжелая, трудоемкая и, по правде говоря, довольно стрессовая работа. Со временем привыкаешь ко всякой работе, и у забойщиков скота даже вырабатывается довольно специфический черный юмор, сходный с тем, что бывает у всех, кто имеет дело со смертью.

Есть мясо после этого я не перестал и, возможно, даже ем больше, чем надо. Хотя причин снизить его потребление немало.