Сергей Павлович Королев - Ребров Михаил Федорович
Складывалась поразительная ситуация: главный штаб советской науки — Президиум Академии передал свои полномочия политическому органу. Впрочем, таков был порядок. Изменить или нарушить его не мог никто. Некая неловкость состояла в том, что простейшим спутником практически никто из Академии наук не занимался — все делалось в ОКБ-1 по инициативе и под непосредственным руководством Сергея Павловича Королева и при участии В. П. Мишина, М. К. Тихонравова, К. Д. Бушуева, С. С. Крюкова, Б. Е. Чертока и их ближайших сподвижников.
Основные же научные силы были заняты спутником-лабораторией (он стал третьим ИСЗ), но работы по его оснащению приборами сильно отставали от графика, несмотря на титанические усилия вице-президента АН СССР М. В. Келдыша. Более того, многие из тех, кто попал в «большой список», возражали против запуска простейшего спутника, военные тоже были против, считая спутник дорогостоящей «игрушкой», средства у еще не принятой на вооружение баллистической ракеты Р-7.
«Академический» спутник (так его назовут потом) выйдет на орбиту 15 мая 1958 года. Но ненадежные приборы, созданные в не имеющих достаточного опыта лабораториях Академии наук, почти сразу же откажут. Однако прежде чем это случится, приборы поймают всплеск напряженности электромагнитного поля, который примут за свидетельство неисправности датчиков. Впоследствии выяснилось, что этот всплеск — результат пересечения спутником пояса Ван-Аллена (а ведь мог быть назван поясом Вернова, который и поставил этот эксперимент).
Но вернемся к нашему Политбюро. Оно не спеша заседает и «решает» бесконечные проблемы, большинство из которых надуманные. Речь идет не о людях и их заслугах, а о том, можно ли «раскрыть секретных конструкторов и ученых», надо ли «выдавать конструкцию простейшего спутника», можно ли «указывать место его старта» и хотя бы самые общие сведения о ракете-носителе? И это в то время, когда американские, английские и французские технические журналы открыто называли Тюратам, писали о Короле и его замах, крестиками на фотографиях указывали окна его кабинета, публиковали кинотеодолитные снимки летящей по орбите второй ступени ракеты Р-7…
И все-таки главная «загвоздка» была с авторами Спутника № 1. Ну, Королев и Тихонравов — это понятно! По просьбе Королева Михаил Клавдиевич написал записку в правительство, Сергей Павлович с ним обсуждал многие вопросы. Мишин тоже не вызывал сомнений. А Келдыш? Как-никак, его считали теоретиком космонавтики! А Бушуев и Крюков? Можно ли обойтись без основных проектантов? А ведь есть еще образованный Королевым Совет главных конструкторов… Мог ли быть запущен спутник без двигателей Глушко, систем управления Пилюгина, Кузнецова, Рязанского, без стартового комплекса Бармина?
Бесспорно, вклад каждого из них велик. Но если так рассуждать, то паровоз не поедет без колес, без парового котла, без топки и т. д. Братья Черепановы изобрели паровую машину, Можайский построил первый самолет…
Так или иначе, но отсутствие Нобелевской премии для всего научного мира означает сомнительность приоритета и научных результатов. Такое суждение бытует в научной среде. С ним можно согласиться, его можно и не принять. Истина, которая признана всеми, — Спутник поднял во всем мире престиж и авторитет всех без исключения наших специалистов. Но самое удивительное: простейший космический объект привел к целому каскаду открытий в различных областях физики и геофизики.
Знал ли Королев о том, что происходило «за кулисами»? Знал. Такое не скроешь, ведь обращение в Академию наук СССР Нобелевского комитета было официальным и открытым. Не ведомы были Сергею Павловичу все тонкости не очень-то красивой игры в начальственных верхах, к которым он, Королев, всегда относился скептически. Ну а политбюро между тем нашло самое «мудрое» решение: положить все документы в долгий ящик и никого на соискание премии не выдвигать.
АПРЕЛЬ 1961-го…
Визит Королева в ракетно-космическое НИИ-88 в столь поздний час не был для Тюлина неожиданным. Соседи по территории, товарищи по работе, друзья со времен командировки в Германию в победном 45-м, они встречались часто и, как правило, после дневной суеты, когда директор головного ракетного института и главный конструктор ОКБ-1 могли чуточку «вздохнуть».
— Я ненадолго, — начал Сергей Павлович прямо с порога. — Как полагаешь, если будет принято решение о запуске человека в космос, можно уложиться в год-полтора?
— На чем собираешься запускать? — задал вопрос Тюлин, не выражая ни удивления, ни восторга.
Это был августа 1958 года. Тюлин знал, что Королев недоговаривает, что он уже давно вынашивает идею создания пилотируемого космического аппарата, что в ОКБ-1 такой аппарат уже сделан и начаты испытания, что этот разговор — своего рода тактический ход, но разгадать его он не мог. Королев же не спешил с ответом. Он пристально всматривался в лицо того, кому доверял многие свои тайны.
— В декабре шестидесятого, а может, и раньше… — начал было Королев и загадочно улыбнулся. Произносить возвышенные слова — не по его части. «Сейчас, — подумал он, — будет самое трудное: от идеи надо переходить к обоснованию». — На ней, — выдавил из себя со вздохом. И повторил: — На ней!
Это «на ней» Королев произнес с той интонацией, смысл которой был понятен лишь им двоим. Еще в мае 1957-го он направил записку в Спецкомитет № 2, в которой излагал программу освоения космоса на ближайшие годы. Ему удалось заинтересовать своими планами Д. Ф. Устинова. В достижении задуманного Королев умел быть настойчивым и гибким, проявлял, когда надо, свой дипломатический талант и добивался решений, выгодных для себя.
— Семерка еще не исчерпала своих возможностей, — продолжал он.
Тюлин впервые видел Королева таким задумчивым и настороженным. Он лучше других понимал, сколь трудный впереди путь. Кроме календарных дат его надо измерять числом удачных и неудачных запусков, неделями и месяцами, проведенными на Байконуре, кропотливой расшифровкой телеметрии, объемом служебных бумаг. Но критерий по-прежнему один: удалось ли создать надежную третью ступень для ракеты, так называемый блок «Е»?
— Попробуй, Сергей, я тебя поддержу…
На том и расстались.
В начале 1959 года Королев пригласил в Подлипки группу военных медиков. Цель совещания не объявлялась, указывалось лишь время прибытия. Встретил офицеров и генералов заместитель главного конструктора К. Д. Бушуев. Военные держались застенчиво, молча рассматривали собравшихся, пытаясь угадать, кто здесь тот загадочный конструктор, которого называли Эс-Пэ. Внимание привлек плотного сложения человек, окруженный людьми. Он говорил спокойно, уверенно, и уверенность эта передавалась собеседникам. Внешний облик этого человека свидетельствовал об огромной внутренней силе.
Ровно в назначенное время он пригласил всех в небольшой зал. Открыл совещание академик М. В. Келдыш:
— Для кого-то, быть может, вопрос, который предстоит обсудить, покажется несколько неожиданным и даже преждевременным. Уверяю вас, это заблуждение. Нам необходимо определиться: представители каких профессий способны наиболее успешно и сравнительно в короткий срок подготовиться к космическому полету.
Зал ответил тишиной.
Келдыш выждал минуту-другую и продолжил:
— Я предлагаю послушать уважаемого Василия Васильевича Парина, академика медицины… Свои суждения могут высказать и другие товарищи.
Парин весьма обстоятельно изложил ряд медицинских факторов, которые необходимо учитывать при отборе, назвал вопросы, в которых нет ясности, высказал и ряд сомнений. Однако общий тон его выступления был оптимистичен. Вслед за ним изложили свое видение проблемы еще два или три человека. Мнения высказывались разные. Затем председательствующий предоставил слово Королеву.
