Петр Романов - Перу. С Бобом и Джерри тропой инков
Хуже было с питьем. По кругу передавалась огромная, сделанная из плода какого-то растения чаша, полная неаппетитной бурды. Отказаться пить было нельзя, Марта нас об этом предупредила, поскольку чаша представляла собой нечто вроде трубки мира. Отвергнешь чашу – станешь врагом.
Но и пить эту гадость было невозможно, тем более что мы уже многократно видели, как это пойло готовят: сидят в круг несколько старух, что-то жуют, а потом сплевывают эту жвачку в общий котел. Видимо, это усиливает брожение, а в результате получается слабоалкогольный напиток, который очень популярен среди индейцев Амазонки.
Заставить себя сделать хотя бы глоток из круговой «чаши мира» ни я, ни Боб не могли – плюющие старухи запечатлелись в нашем мозгу крепко. Поэтому, когда чаша доходила до нас, мы артистично имитировали глоток, а затем старательно вытирали губы и гладили себя по животу – этот жест производил на всех, а главное на вождя, самое благоприятное впечатление.
Причем чем чаще ходила чаша по кругу и чем больше пьянели участники банкета, тем легче нам с Бобом удавался наш фарс. Никогда не видел, чтобы взрослые мужчины столь быстро пьянели. Недаром североамериканские индейцы так пострадали от «огненной воды».
Между тем пить-то хотелось, поэтому мы периодически по очереди с Бобом выползали из круга на волю и бегали в домик Марты, где стояла наша канистра с остатками воды. Что мы будем пить, когда эти запасы кончатся, не хотелось даже думать.
Единственный, кто не чувствовал ни малейшего неудобства, был терьер, который с наслаждением подъедал за мной и Бобом все косточки, а потом бегал к какой-то луже и спокойно запивал из нее. Было заметно, что английский джентльмен изрядно исхудал как от жары, так и от недоедания, но и мы с Бобом сбросили немало, у обоих штаны начали сползать, из-за чего пришлось делать на ремне новые дырки. Неожиданный сытный ужин пришелся весьма кстати.
23
Вечером к нам на огонек пришел еще не вполне трезвый вождь. Ему явно хотелось поговорить, и мы с удовольствием составили ему компанию, а переводчиком на этот раз была Марта. Для начала мы рассказали о цели нашего приезда, на что вождь не очень учтиво хмыкнул, дав нам понять, что люди мы несерьезные и что таким в сельву соваться противопоказано. Спорить с Черным Кабаном мы, разумеется, не стали, но заметили ему, что уже слишком далеко забрались, чтобы отступать.
– Отступать никогда не поздно, – раздумчиво заметил вождь, видимо вспоминая какой-то боевой эпизод из своей биографии, – главное, чтобы ноги были быстрыми, а глаз зорким. Потому что, если бежать без оглядки, легко наступишь на змею или наткнешься на ядовитых пауков, которые у нас тут так же опасны, как змеи и белые люди с ружьями.
Подхватив важную тему, мы тут же рассказали о том, как на днях здоровый муравей укусил Боба. Черный Кабан опять как-то свысока взглянул на укушенного и заметил:
– Это ерунда, это совсем не то, что я имел в виду.
Как мы поняли из рассказа вождя, в сельве нередко можно встретить целые полчища муравьев, которые дисциплинированно, как настоящая армия, ровными рядами двигаются по только им известному маршруту, причем этот муравьиный поток иногда достигает в ширину нескольких метров и растягивается на многие километры. Эта муравьиная «река» пожирает на своем пути все, так что после них остается лишь голая земля.
– И не пытайтесь встать на их пути, – добавил вождь, – это не рискнет сделать ни леопард, ни змея – их просто заживо и мгновенно обглодают.
Для убедительности вождь заметил, что сам видел несчастного тапира, который ногой угодил в лесной капкан, свитый лианами, и никак не мог из него выбраться.
– Так вот, – веско продолжил вождь, – через несколько минут, когда на него надвинулось полчище муравьев, от него остались лишь белые кости.
Возможно, в словах вождя и было некоторое преувеличение, но не существенное, о подобных случаях я слышал и раньше. По правде говоря, лично я больше всего боялся смертельно ядовитых пауков, которых среди листвы и не разглядишь. Обглоданный скелет тапира или анаконда особого впечатления на меня, во всяком случае в тот момент, не производили. От муравьев можно уклониться, анаконда встречается чаще не на суше, а в воде, а вот пауки, свисающие на паутине как раз там, где легче всего пройти, пугали серьезно.
– Да нет, не бойтесь, – прочитав мои мысли, усмехнулся вождь, – в деревню змеи и пауки не поползут, разве что сдуру, они-то вообще в своем большинстве пугливые, поэтому туда, где много людей, предпочитают не соваться. А вот змеи сурукуку – это действительно мерзкие, агрессивные и очень опасные твари.
Позже, покопавшись в книгах, я прочитал, что сурукуку, или бушмейстер, – очень ядовитая змея длиной до четырех метров. Ее зубы достигают четырех сантиметров. Кожа покрыта ребристой чешуей, большая клиновидная голова, желтовато-коричневая окраска с характерным рисунком из темно-бурых ромбов. Жуть! Сам я бушмейстера, к счастью, не встречал, но снился он мне, пока я был в сельве, часто.
Вот эти змеи, рассказал Черный Кабан, действительно отличаются каким-то особо злостным характером и, бывает, преследуют свою добычу многие километры. Человек, не заметивший бушмейстера, может спокойно остановиться на привал. Тут ему и конец.
К слову, натуралисты все-таки какие-то особые люди, умеющие находить душевные слова даже для такой гадости, как смертельно ядовитая змея. В статье о подлом бушмейстере я, например, прочитал следующее жалостливое причитание: «В неволе эти змеи прихотливы в еде и часто теряют аппетит». Действительно, есть о чем пожалеть.
Пьяный вождь нагнал на нас страха и, довольный собой, удалился в объятья своих жен.
– Так мы идем завтра на разведку? – с сомнением в голосе спросил меня Боб.
– Безусловно идем, – бодро, пытаясь скрыть тревогу, ответил я.
24
К утру наша гордость поборола страх, и мы двинулись за Пако на разведку. Терьер остался дома. Я его привязал к одной из «ног», на которых держалась избушка Марты. Пес был, конечно, дико возмущен, но что было делать? Я слишком боялся за жизнь своего любимца.
Настоящая сельва началась метрах в тридцати от деревни. Только что были заросли кустарника, который наслаждался доступом к лужайке и солнцу, а затем мы словно провалились на дно. Это впечатление создавали высокий и непроницаемый для солнечных лучей зеленый купол и влага под ногами. Вообще слова «зеленый ад» вполне подходят для описания настоящей сельвы. Куда-то сразу же делись все птицы, бабочки и звуки. С такой тишиной я, горожанин, столкнулся в Перу уже во второй раз – сначала на Тропе инков и теперь здесь. Мир стал иным, словно мы с Земли перебрались на какую-то далекую планету из фантастических рассказов Брэдбери.
Это было нечто прямо противоположное тому, о чем однажды написал Дарвин: «В Англии каждый, кто любит естествознание, умеет получать удовольствие от пеших прогулок».
Ни малейшего удовольствия от «прогулок» по сельве ни я, ни Боб не испытывали. К тому же через каждые два-три метра приходилось либо перелезать через поваленное дерево, либо преодолевать какие-то заросли с лианами, либо перепрыгивать через огромные корни, которые тут и там вылезали из-под земли. Причем тянулись эти корни так далеко, да еще и переплетались между собой, что даже трудно было сообразить, какому лесному гиганту они принадлежат.
Долго мы не встречали вообще никакой живности, что неудивительно, поскольку, как я уже говорил, в сельве основная жизнь бурлит на вершинах деревьев, ближе к солнцу, а это довольно высоко. Многие неведомые мне породы деревьев вытягивались метров на тридцать, если не больше. Конечно, очень хотелось забраться на самый верх и высунуть голову из этого зеленого океана, чтобы оглядеться вокруг и снова увидеть хотя бы пернатых, но Пако от этой идеи нас мудро отговорил, попутно рассказав, какая неприятность случилась с ним в юности, когда он сам попытался осуществить подобный замысел.
Где-то уже на приличной высоте индеец имел неосторожность, отмахиваясь от семейства ядовитых пауков, задеть рукой пчелиный домик, обитатели которого тут же стали атаковать «агрессора». В результате Пако сначала искусали до полусмерти, а потом, падая, он при приземлении сломал о какой-то корень ногу. Смелая попытка закончилась для него плачевно: его долго спасали от укусов пчел разными травами, а нога срослась не совсем правильно, отчего он и прихрамывал.
– Хорошо еще, – заключил свой рассказ Пако, – что я во время своего полета хватался за все сучья и ветки, а то бы вообще разбился в лепешку. Да повезло, что был не один, приятели отнесли меня в деревню на своих плечах.
После такого рассказа желание совершить подъем у нас пропало. Через час, пообвыкнув, мы уже не только искали глазами змей и пауков, но и начали вглядываться в лианы, однако то, что мы видели, никак не напоминало кошачий коготь. Наконец Пако набрел на лиану, которая ползла, извиваясь, вверх, используя при этом довольно похожие на кошачьи когти зеленые колючки, но листья не походили на тот образец, что я видел на фотографиях у польского монаха в Лиме.
