Галина Гудкова - Будут жить !
Нам с Таней Коневой и Широких нужно было оказывать помощь доставленным на медпункт, переносить их на берег, контролировать и организовывать переправу раненых через Северский Донец, проверять, все ли эвакуированы с батальонных медпунктов, просить у командиров полков санитаров для переноса людей.
Довелось и самим комполков помощь оказывать. И конечно, не на медпункте, куда они наотрез отказывались идти, а прямо на наблюдательных пунктах.
Работали мы и передвигались по плацдарму круглые сутки. Разумеется, при этом случалось всякое...
Помню, добралась я перед заходом солнца 29 июля до КП Баталова, благо наступила вдруг полная тишина. Знакомый блиндаж на краю кукурузного поля уцелел. В нем, кроме Баталова, лишь телефонист и радист, а офицеры штаба, даже адъютант командира полка - в ротах, только что отбивших шестую атаку.
С порога спрашиваю, есть ли в полку раненые, прошу прислать на медпункт хотя бы двух-трех солдат, чтобы помогли. Баталов отвечает, что обязательно пришлет.
В это время начинается сильная ружейно-пулеметная стрельба, минуту спустя в дело вступает артиллерия.
- Очередной "сабантуй"... Уходите, доктор! - советует Баталов.
Голос у него надорванный. Пищит зуммер. Кричит, вызывая батальоны, радист. Тут не до меня... Поворачиваюсь, поднимаюсь из хода сообщения и приседаю: справа строчат автоматы, над головой свистят пули. Гляжу и глазам не верю: по кукурузному полю, всего в полусотне метров от блиндажа, отбегают наши бойцы, человек двадцать, а за ними, держа автоматы у живота и поливая свинцом направо и налево, шагают гитлеровцы. Их в три раза больше!
Скатилась в блиндаж:
- Товарищ майор! Немцы! Прорвались! Наши отходят!
Баталов рванулся к выходу, оттолкнул меня:
- Не может быть!
Выскочили наружу вместе. Гитлеровцы обтекали КП, отрезали его от берега. Баталов, на ходу расстегнув кобуру, выхватив из тугой кожи пистолет, скачками бросился наперерез отходящим:
- Куда? На-зад!!!
Я решила, что это конец: погибнет. Закрыла в отчаянии глаза. Не знаю, сколько времени прошло: мгновенье, пять минут, и вдруг: "Ур-р-ра-а-а!" Открыла глаза. Гитлеровцы пятятся. Бойцы бегут за командиром полка, опережают его, настигают фашистов, бьют прикладами, штыками, стреляют вдогонку...
Баталов вскоре возвратился:
- Вы еще тут? Я же сказал: будет "сабантуй", уходите! Почему не послушались?
Крайне тяжелым выдалось 30 июля. Полки и, в частности, их медицинский персонал понесли очень большие потери. Гитлеровцы атаковали с восхода сол"ца до заката, применив танки и авиацию: они явно намеревались покончить с зацепившимися за правый берег частями дивизии.
Находясь в боевых порядках рот, получила сквозное осколочное ранение, в бедро санинструктор 222-го стрелкового полка Н. И. Вязовская, а санинструктор З. К. Дроздова - осколочное ранение в левое плечо. В Отдельном учебном стрелковом батальоне был тяжело ранен в голову капитан медицинской службы Я. Червец. В 229-м стрелковом полку серьезное ранение в ногу с повреждением кости получил лейтенант медицинской службы Д. Я. Дена. Был тяжело ранен ветеран дивизии старший лейтенант медицинской службы Габдулла Шайдулин. Осколочные ранения в обе ноги получила санинструктор Н. А. Зуева, а санинструктора Т. С. Худзянскую сильно контузило.
Уже в середине дня санитары и санинструкторы, приносившие на медпункт тяжелораненых, просили:
- Помогите, я один остался, мне не справиться!
Я посылала им на помощь Таню Коневу и Широких. Но Таня и Широких не всесильны, не семижильны. Под конец дня решила пробираться к командирам полков - снова просить санитаров.
Раненые говорили, да и по характеру боя чувствовалось, больше всего тяжелораненых сейчас в 222-м и 224-м полках. Туда мы с Таней Коневой и отправились.
Огонь бушевал, не утихая. После одной из перебежек, неподалеку от НП 222-го, упали на открытом пространстве. Вблизи - неподвижные, полузасыпанные песком тела. Голова одного из солдат непокрыта, льняные волосы так знакомы...
- Нина! - воскликнула Таня и кинулась сметать песок с худенького загорелого личика, уже тронутого синевой.
Да, это была Нина Букина. Осколок сразил ее, когда она пыталась оказать помощь раненому: в руках у Нины надорванный перевязочный пакет, а рядом - тот самый боец. Но и ему уже ничего не нужно...
Чудовище войны многолико. На фронте, как это ни ужасно, человеческую смерть, даже если человек молод, со временем начинаешь воспринимать как обыденное явление: чувство отчаянья, чувство невосполнимости потери если и не исчезает полностью, то притупляется. А если обострится - его подавляешь: чтоб не мешало.
Но над телом Нины Букиной я это чувство подавить не смогла. И другое, необъяснимое, чувство - ощущение вины перед этой девочкой - подавить не смогла, словно и впрямь была повинна в том, что не узнала Нина восторга любви, которого так жаждет юность.
До КП полка мы не добрались. Огонь вражеской артиллерии и шестиствольных минометов буквально сотряс все вокруг. Взрывной волной меня швырнуло на землю. В грудь сильно ударило. Померк свет.
Открыв глаза, увидела встревоженное лицо Тани, услышала доносящийся из невероятного далека ее голос:
- Что с вами? Что? Ранены?
Таня расстегнула ворот моей гимнастерки, дала понюхать нашатырный спирт, натерла спиртом виски. Сознание возвращалось медленно, голова кружилась, в ушах стоял назойливый звон.
Конева осмотрела меня:
- Раны нет, но под левой ключицей большой кровоподтек. Наверное, осколок бы на излете.
- Пойдем...
С помощью Тани поднялась на ноги. Устояла, держась за ее плечо: вертелась земля, плыли перед глазами круги всех цветов радуги, ноги стали ватными, к горлу подступила тошнота. Таня - от воронки к воронке, от взгорбка к взгорбку - довела, дотащила меня до траншеи медпункта. Я легла, опустила голову на санитарную сумку и провалилась в беспамятство.
Очнулась к вечеру. Раненых рядом нет. Расслышала голос Тани:
- Как вы, Галина Даниловна?
- Что с ранеными?
- На берегу, Широких переправляет. Я до командиров полков добралась, солдат дали. Вы-то как?
- Жива. Спасибо тебе.
- Давайте отведу на берег, а? Вам в медсанбат надо, - кричала Таня мне в ухо.
Ехать в медсанбат я отказалась. Считала, что не имею права оставить медпункт без врача, полагала, что за ночь окончательно соберусь с силами. А на следующий день еле продержалась до ночи: головная боль ослепляла, мутило. Пирамидон и анальгин не помогали, усиливали тошноту.
Вдруг Таня куда-то запропастилась, а тут несут новых раненых, но руки мои не повинуются, ничего не могу сообразить...
