Людмила Жукова - Выбираю таран
Долго оставалось неизвестным место гибели летчика. Товарищи свидетельствовали: его «чайка» падала в районе станции Рахья.
Лишь в июне 1971 года однополчане и следопыты-школьники нашли самолет, извлекли из вязкого грунта.
21 июня 1971 года, за день до 30-й годовщины вторжения фашистских орд в СССР, тысячи блокадников с детьми и внуками проводили Героя в последний путь на Чесменское военное кладбище.
В Русском музее города-героя Ленинграда, теперь Санкт-Петербурга, хранится небольшой портрет летчика, написанный художником-блокадником Яр-Кравченко. Рослый, плечистый парень с волевым крупным лицом, в гимнастерке поверх летного свитера, сидит на табурете, не зная, куда девать привыкшие к делу большие руки.
«Когда я впервые увидел Севастьянова, — вспоминал художник, — он мне удивительно напомнил молодого Горького. Такой же высокий, слегка сутулый. Меня сразу потянуло к нему. Я хотел зарисовать его, но этот парень, от которого так и веяло буйной русской силушкой, был застенчив, как ребенок».
Просто Герой тогда был еще очень молод — шел ему 24 год. И не был женат. Но ждала его одна милая девушка, которой он не решался сказать — ведь война идет! — главные слова.
ЗВАНИЕ «ГЕРОЙ» ГЕРОЮ НЕ ПРИСВОЕНО…
Первые месяцы нашествия гитлеровских орд некоторые историки называют временем «позорного отступления» и даже «панического бегства» наших войск, при котором нашей авиации в воздухе и видно не было. На отдельных участках гигантского фронта от Баренцева до Черного моря так, конечно, бывало, но типичней — упорное сопротивление. Тем ценней сегодня мнение о первом этапе войны с той, немецкой, стороны.
Вот дневниковые записи офицера 2-й роты 36-го танкового полка (архив Министерства обороны, опись 229), попавшего в плен в Полесье при контратаке наших войск:
«Я нахожусь в головной походной заставе. Около 20 неприятельских бомбардировщиков атакует нас. Бомба за бомбой падают на нас, мы прячемся за танками… Истребители расстреливают нас. Наших истребителей не видно… Война с русскими будет тяжелой».
Спустя три дня:
«Трудно приходится нам воевать. Один взвод танков полностью уничтожен. Никто из нас еще не участвовал в таких боях, как здесь, в России. Поле сражения имеет ужасный вид. Такое мы еще не переживали…»
Немецкий генерал А. Филиппи итожит:
«Бои на Киевском направлении, особенно в лесисто-болотистой Припятской области, были тяжелыми и кровопролитными. Постоянное наращивание сил противника, усиление его сопротивления, активизация артиллерии, переход его от обороны к контрударам и контратакам, в силу чего наши войска несли большие потери — до 200 человек в сутки на дивизию, все это рассеяло надежды на достижение успеха в ближайшее время».
Немецкий генштабист Греффрат в послевоенных мемуарах свидетельствует:
«За период с 22 июня по 5 июля 1941 года немецкие ВВС потеряли 807 самолетов всех типов, а за период с 6 по 19 июля — 477. Эти потери говорят о том, что, несмотря на достигнутую немцами внезапность, русские сумели найти время и силы для оказания противодействия».
Таким образом, общее количество сбитых за этот период немецких самолетов — 1284 лишь сравнялось с количеством советских машин — 1200, уничтоженных бомбардировщиками на земле в первое утро войны…
В уже упоминавшейся книге известного своей объективностью немецкого генерала Вальтера Швабедиссена «Сталинские соколы. Анализ действий советской авиации в 1941–1945 годах» дана такая оценка «началу русской кампании»:
«При попытке суммировать общее впечатление авиационных, армейских и флотских офицеров о советских ВВС 1941 года вырисовывается следующая картина:
1) советские ВВС использовались исключительно для поддержки действий наземных войск, и авиационные части при выполнении этих заданий иногда демонстрировали похвальную агрессивность и известную энергичность. Их неудачи объяснялись в первую очередь тем фактом, что люфтваффе добились превосходства в воздухе;
2) …тем не менее на некоторых участках фронта в определенные периоды русские имели превосходство в воздухе, что влияло больше на эмоции немецких армейских командиров, чем на картину в целом;
3) слабость советских ВВС объяснялась в основном следующими факторами: потерей большого количества самолетов на земле и в воздухе во время первой неожиданной атаки немцев; недостаточной тактической, летной и общей подготовкой советского летного состава и отсутствием боевого опыта; отсталостью самолетного парка, вооружения и другого оборудования в начале кампании; разрушением советской наземной службы в результате боев, потерь аэродромов при быстром продвижении немецких сухопутных частей».
«Замысел противника, — читаем в книге маршала Г. К. Жукова «Воспоминания и размышления» о тех первых неделях нападения, — состоял в том, чтобы рассечь наш Западный фронт мощными ударными группировками, окружить основную группу войск в районе Смоленска и открыть путь на Москву… Уже в начале наступления ему удалось осуществить глубокие прорывы в районе Полоцка, Витебска, севернее и южнее Могилева… Соединения 13-й армии, упорно оборонявшие Могилев, были окружены…»
«Но тем не менее русские продолжали сражаться с неукротимым героизмом, — подтверждает слова маршала английский военный историк Алан Кларк в книге «Крах блицкрига», — и их «дикое упорство», на которое будет часто сетовать в своем дневнике генерал Гальдер, постепенно подтачивало вооруженную мощь вермахта».
В эти июльские дни «неукротимого героизма» советская авиация действительно, как отмечает генерал Швабедиссен, используется исключительно для поддержки наземных войск, ведущих оборонительные бои и наносящих контрудары.
161-й истребительный авиаполк прикрывает расположение штаба упорно сопротивляющейся даже в окружении 13-й армии. Выдающийся пример неукротимого героизма, вошедший в историю Второй мировой войны, демонстрирует командир эскадрильи полка старший лейтенант Терехин.
«Скучно ему было по земле ходить…» — записал в военном дневнике известный поэт, фронтовой корреспондент «Красной звезды» Константин Симонов. Он приехал в полк вскоре после беспримерного боя, но не застал раненого, как было ему известно, Николая Терехина в госпитале, а встретил его на аэродроме, только что прилетевшего на связном У-2. Пока герой подруливал, Симонов узнал от вездесущих авиатехников, что тот уже на второй-третий день после фантастического боя, едва дав медикам обработать раны и ушибы, взмыл в небо на своем И-16, заметив приближающийся фашистский бомбардировщик, и расстрелял его на подступах к аэродрому.
