Эрих Гимпель - Шпион для Германии
Если у человека остается три, а то и четыре недели жизни, то он старается отодвинуть мысль о конце на потом. Но по вечерам сознание неотвратимо фиксирует, что путь до могилы сократился еще на один день. А ведь до вынесения смертного приговора смерть представляется еще чем-то далеким. И что интересно еще, человека в преддверии смерти уже не трогают фразы о героизме и «смерти за отечество». И в этом нет ничего удивительного: ведь лица, внедряющие подобные вещи в сознание масс, сами-то не умирают…
Страх, ужас и отвращение все чаще охватывали меня. Я начинал считать ячеи проволочной сетки, насчитав их как-то раз десять тысяч. Пытаясь отвлечься таким образом, я тем не менее ощущал, как по спине поднимался озноб, во рту становилось сухо и на лбу выступал пот. Время от времени я принимался бегать по камере, днем и ночью ломал себе голову, размышляя о возможности побега и своих шансах ускользнуть «законным путем» из рук палача.
В дни, когда нервы мои были напряжены до предела, меня снова посетили несколько высших американских офицеров. Некий полковник и два майора вызвали меня в комнату для допросов. Полковник был высокого роста, имел широкие плечи и выглядел как самодовольный спортивный тренер. Один же из сопровождавших его майоров был небольшого роста, тщедушный, с бледным заостренным лицом, но с чертами фанатика. У второго лицо не выражало никаких эмоций, зато у него были пышные пшеничные усы. Я посмотрел внимательно на посетителей, будучи рад хоть какой-то смене обстановки.
Полковник поприветствовал меня обычной фразой:
— Как поживаете?
Затем предложил сесть и достал сигареты. Поблагодарив, я взял одну из пододвинутой мне пачки «Кэмел».
— Мы сейчас прямо из Вашингтона, — проговорил он. — Ехать пришлось довольно долго, но, возможно, небесполезно для вас.
Я слушал внимательно.
— Вы знаете, что вам предстоит?
— Это мне объясняют ежедневно не менее десятка раз.
Встав, он обошел стол. В толстых его пальцах торчала длинная сигара, и он пускал вверх под потолок сизые облачка табачного дыма.
— Мы являемся представителями управления стратегических служб. Вы, видимо, знаете, что это такое?
— Естественно, — ответил я, — мне приходилось встречаться с некоторыми вашими агентами.
Управление стратегических служб являлось военной разведывательной организацией Соединенных Штатов. Абвер сталкивался с ней не раз, и не всегда с успехом.
— Мы уполномочены сделать вам некое предложение… Решение можно принять и не сразу. А теперь слушайте внимательно. — Он продолжал стоять. — Кто, по вашему мнению, победит в войне?
Я промолчал.
— Так вот, — продолжил он покровительственно, — давайте отбросим на время все опасения и надежды. У вас на плечах не кочан капусты. Разве вы сомневаетесь, что выиграем войну мы?
— Нет.
— Правильно. У Германии нет уже никаких шансов.
— Вполне возможно.
— Это поистине так.
В разговор вмешался тщедушный майор:
— Я поделюсь с вами кое-какой информацией. Вчера на Берлин был совершен массированный налет. Из города бежали одиннадцать гауляйтеров[1]. Если хотите, могу назвать их имена. Немецкий народ, в особенности та часть его, которая не виновна в военных преступлениях, желает только одного — мира. Каждый день, на который сократится продолжительность войны, уменьшит пролитие крови. Речь в первую очередь идет о немецкой крови.
— Очевидно.
— Хорошо, что вы это осознаете. Полагаю, мы поймем друг друга.
— Что вам, собственно, от меня нужно? — спросил я.
— Вас повесят, — напомнил полковник.
— Это мне известно благодаря исключительно дружеской информации.
Возникла пауза. Я переводил взгляд с одного офицера на другого. На лице полковника читалось безразличие. Тщедушный майор смотрел в окно. Другой внимательно рассматривал пальцы своих тщательно ухоженных рук. У них было время. Мое же окончилось… А может, еще и нет?
— Вы можете поработать на нас, — проговорил наконец полковник.
Я молчал.
— Вы можете, например, сесть за рацию и сообщить в Германию сведения, в передаче которых мы заинтересованы.
— Стало быть, вы хотите меня перевербовать?
Когда на невидимом шпионском фронте кто-нибудь начинает работать против своего руководства, становясь, таким образом, агентом-двойником, то это на языке профессионалов означает, что его перевербовали.
— Называйте это как хотите, — сказал полковник.
— Так это же предательство!..
— Нет, — прервал меня полковник, — думаю, что это будет огромной услугой, которую вы окажете своему отечеству.
— Вы же этим спасете чьи-то жизни, — добавил один из майоров.
— Да заодно и свою голову, — буркнул другой. — Считаю, что данное обстоятельство не стоит оставлять без внимания.
Снова возникла пауза. Я напряженно размышлял. Предложение было заманчивым. Я чувствовал усталость, неимоверную усталость. Сейчас бы прилечь да соснуть. Искушение росло, становясь навязчивым, вкрадчивым и к тому же вполне осязаемым. На свободу, прочь из этой клетки! Чтобы не бояться больше ни камеры, ни судей, ни виселицы! Чтобы возвратиться к Джоан! Я думал денно и нощно о ней, ясно видел ее рядом с собой, но стоило мне только протянуть к ней руки, как она мгновенно исчезала…
Война явно шла к концу и для Германии была проиграна. Все усилия оказались напрасными. Кровь, пролитая в России, смерть солдат в Африке, гибель тысяч немцев во Франции — и все это во имя системы, тысячу раз заслужившей крах. То, что сейчас происходило в Германии, делалось лишь для того, чтобы руководящая клика могла еще на какое-то время оттянуть наказание. За последние недели у меня была возможность подумать о том, чего ранее я с какой-то тупой настойчивостью старался не замечать. Мне стало ясно, что в этой войне нельзя было служить Германии, не став подручным Гитлера. Но это я осознал слишком поздно. Сейчас я стал бы пособником американцев в борьбе против Гитлера, но не против Германии!
— Этого сделать я не смогу, — сказал я все же полковнику. — Представьте себе, что вы попали бы в плен к немцам. И вам предложили бы работать против Америки. Как бы вы поступили?
Он промолчал, потом произнес:
— Мы можем вас принудить к этому! Наступило тягостное молчание. Через некоторое время полковник продолжил разговор:
— Вам не надо сегодня же принимать окончательное решение. Завтра мы придем снова. Я бы посоветовал вам перейти к нам на службу. Пока мне еще не ясно, каким образом мы будем вас использовать. Может быть, вы смогли бы выступать по радио с обращениями к немецкому народу. Вы сами видели положение дел у нас, в Америке, и пришли к выводу, что Германия проиграет войну… Вы как раз подходите на роль человека, который должен объяснить это своим соотечественникам. После войны они будут вам за это благодарны. Если вы примете наше предложение, то станете свободным человеком, естественно с некоторыми ограничениями. После окончания войны вы сможете покинуть Америку или же остаться здесь. Все будет зависеть только от вашего решения. В трибунале вам конечно же появляться не придется. Американские газеты о вас ничего не знают. Понимаете ли вы это? Вместо немецкого шпиона Гимпеля будет немецкий диктор радиостанции союзников, которую мы намерены задействовать.
