Борис Малиновский - Путь солдата
Там я расстался со своим попутчиком. Наша дивизия стояла километрах в 20-ти от Бреста. Его – в другом месте. Получил сухой паек-сухари и селедку, сделал в санчасти комендатуры перевязку и потопал к месту отдыха дивизии. Идти пришлось через лес, поражавший исполинскими размерами деревьев. Иногда садился или ложился отдохнуть. Так, не торопясь, прошагал километров пятнадцать-двадцать и попал в небольшое местечко, вблизи от которого стояла дивизия. За городом снова начинался лес. Дойдя до него, понял: в комендатуре меня подвели. Да, дивизия стояла тут – это было видно по оставшимся шалашам, землянкам, следам машин и орудий. Но сейчас никого уже не было.
Я не стал возвращаться на ночь в Брест. Когда до города оставалось километров пять, свернул с дороги в лес, нашел место посуше, нагреб листьев вместо постели, разложил на них шинель и лег спать.
Утром в комендатуре сказали, что надо ехать в Белосток. Опять выдали сухой паек. На сей раз – сухари и свиное сало. Я сел на открытую платформу товарняка, отправляющегося в Белосток. Поезд буквально тащился. Вместо обычных рельсов на пути лежали их куски, положенные на половинки шпал. Немцы, отступая, пропахали путь специальным плугом, прицепленным к поезду. Он переломал шпалы пополам. Потом рельсы подорвали во многих местах толом. Телеграфные столбы тоже свалили толовыми зарядами.
Со мной на платформе ехали две польки: мать и дочь. Мы разговорились, хотя не очень хорошо понимали друг друга. Я первый спросил, куда они направляются. Мать сказала, что собрались в деревню к родственникам, там сытнее. Потом разговор перешел на ее сына. Его совсем недавно взяли в армию, он попал в зенитные войска, учился в военной школе в каком-то тыловом городе России, где готовили зенитчиков. Обе они говорили с таким волнением, вспоминая, как молод, слаб и неопытен их бедный мальчик, что я невольно спросил, сколько ему лет. "Двадцать четыре!" – был ответ. Значит, он был старше меня на год. У меня за плечами были годы войны, два ранения, а тут – есть о чем волноваться! Я успокоил женщин, что в зенитных войсках служить не очень опасно и что, пока их мальчик учится, война придет к концу. Разговаривать с ними меня больше не тянуло…
В Белостоке оказался поздно ночью, и то благодаря коменданту какой-то станции. Он посадил меня в какую-то набитую мебелью грузовую машину. Поезд остался стоять. В кузове вместе со мной ехал пожилой поляк, работник какого-то мебельного предприятия. Он пригласил меня к себе переночевать. Жил он в большом многоэтажном доме недалеко от вокзала. Ночью я проснулся от бомбежки. Прибежал поляк и сказал, что в подвале дома есть убежище, что надо укрываться там, и он идет туда. Мне очень не хотелось вылезать из мягкой теплой постели. Бомбили не так уж близко. Я поблагодарил его, сказал, что это не опасно, и продолжал спать.
Утром в комендатуре Белостока я узнал, что дивизия только вчера погрузилась в эшелоны и отправилась в Псков. Опять получил сухой паек салом и сухарями и пошел на вокзал. Но уехать в Псков не сумел, хотя проторчал на вокзале целый день. К поляку мне идти не хотелось. Он и так много сделал для меня. Неподалеку от вокзала постучал в какой-то дом, где светились окна. Мне открыла дверь молодая красивая полька с ребенком на руках. Она пригласила меня в дом, приготовила ужин, покормила, потом постелила постель и предложила лечь. В комнате было две постели и детская кроватка. Когда я лег, она вошла и стала укладывать ребенка. Последнее, что я слышал, – звук передвигаемой детской кроватки. Обернувшись, увидел, что женщина поставила ее вплотную к своей постели. "Боится меня, что ли", – подумал я. И, тут же догадавшись, что женщине это просто удобнее, заснул. В Псков приехал часов в двенадцать ночи, идти в комендатуру было бессмысленно. Побрел, сам не зная куда, и вдруг увидел светлое пятно на поле за разрушенным зданием вокзала. Подойдя ближе, разглядел вход в землянку.
У печурки сидела женщина со спящей девочкой на руках. Я попросил разрешения войти, чтобы спрятаться от дождя. Сел к печурке и стал ее подтапливать. Женщина, прислонившись к стене землянки и не выпуская из рук девочку, заснула. Так втроем и скоротали мы эту ночь, В комендатуре мне назвали место сосредоточения ди" визии – латышскую деревню, недалеко от озера Алуксне. Добираться туда можно было поездом, потом, если повезет,- попутной машиной. А надежнее – пешком. Плохо помню этот путь. Я заболел. Отлежался под кустом в стороне от дороги, потом несколько дней шел пешком и почти ничего не ел. На двадцатый день после выписки из госпиталя я наконец достиг цели своего "путешествия".
Названное мне место оказалось совсем не деревней. Просто несколько домов, каждый далеко друг от друга. Я зашел в ближний. В нем все было просто, мебели почти никакой. Хозяин – старый латыш – принес мне к вечеру соломы. Я лег и заснул. Проснулся от света карманного фонарика, направленного мне в лицо.
– Да это же Борис! – услышал я изумленный возглас Мартынова.
Так закончилась моя многодневная "погоня" за дивизией. Все-таки я не только нашел ее, но и явился раньше всех на новое место сосредоточения! Однако общий баланс был не в мою пользу. Когда заканчивалось мое лечение в госпитале и начиналось "путешествие", дивизия была на отдыхе. Ее вывели из боев через несколько недель после моего ранения. Бойцы и офицеры успели отдохнуть, а я только "приходил в себя".
Сутки провел в дивизионе, где служил Мартынов, немного отдохнул и поехал на велосипеде в штаб полка, чтобы доложить о своем возвращении. Следовало еще зайти в санчасть, сделать последнюю перевязку. Велосипед дали мне разведчики Мартынова. В детстве я очень любил кататься на велосипеде. Когда мы жили в Родниках, а я учился в пятом классе, отец купил мне и Леве старенький, прошедший огонь и воду, велосипед с отчаянно провертывающейся втулкой заднего колеса. Мы научились на нем ездить, десятки раз собирали и разбирали его, пытаясь привести в порядок мучившую нас втулку…
Я нажал на педали, съехал по небольшому уклону на ровную дорогу и… почувствовал, что падаю вместе с велосипедом на дорогу. Руки и йоги меня перестали слушаться, стали ватными, сердце не билось, а дергалось мелкими-мелкими толчками. Но постепенно все пришло в норму. Потихоньку поднялся, сначала шел шагом, потом сел на велосипед и не спеша поехал. Я уже писал, что, когда был на Северо-Западном фронте, в дни большой усталости у меня появлялась сильнейшая боль под левой лопаткой. К врачам не обращался, считая, что это ни к чему не приведет. Если приходилось куда-нибудь идти, шел с перерывами, присаживаясь на три-четыре минуты. Когда нас сняли с фронта, все прошло. Большая потеря крови при ранении и досрочная выписка из госпиталя сильно ослабили меня, и вот опять сердце начало подводить.
