Георгий Иванов - Избранные письма разных лет
399
Начало ст-ния (пропущена строка) Михаила Кузмина из цикла "Осенний май" (1911): "Бледны все имена и стары все названья – / Любовь же каждый раз нова, / Могу ли передать твои очарованья, / Когда так немощны слова?"
400
Оскар Уайльд (Wildе, 1854-1900) – английский писатель; резкий критик "буржуазной морали" с точки зрения "дендизма", он старался "обратить искусство в высшую реальность и жизнь – в чистую форму воображения". В уничижительном для Г. И. смысле с Уайльдом его сравнивал Эрих Голлербах, вспоминая о петроградском Доме литераторов 1920-х гг.: "…как бы Уайлд чухломской выделки" (Эрих Голлербах. "Встречи и впечатления". СПб., 1998, с.95).
401
В письме к Г. И. от 14 мая 1955 г. Гуль сочинил целую историю про "американского графа", которого якобы "Бог сотворил так, что все с него – тютелька в тютельку нa Вас <…> И вот 10 мая к Вам ушла небольшая, но не без приятности посылка с вещами этого самого американского графа".
402
"Политическим автором" Г. И. в этом и нескольких дальнейших письмах называет Одоевцеву – видимо, используя какую-то реплику Гуля по поводу воссоздающего жизнь советской политической элиты 1930-х гг. романа "Оставь надежду навсегда".
403
Гуль совету Г. И. последовал: его статья о поэте называется "Георгий Иванов".
404
У Иннокентия Федоровича Анненского (1855-1909), поэта особенно ценимого Г. И. в поздние годы как ближайшего из непосредственных "предшественников", вышли две "Книги отражений": собственно "Книга отражений" (СПб., 1906) и "Вторая книга отражений" (СПб., 1909).
405
Книгу мэтра и учителя Г. И. Николая Гумилева "Письма о русской поэзии" сам автор не успел подготовить к печати. После его гибели работу завершил и издал со своим предисловием Г. И. (П., "Мысль", 1923).
406
Валерий Яковлевич Брюсов (1873-1924) – поэт, один из создателей символизма в России, писал рец. почти на все поэтические издания эпохи "серебряного века". Из символистов оказал наиболее существенное воздействие на "школу Гумилева". Однако как поэта Г. И. перестал его ценить очень скоро.
407
Зинаида Николаевна Гиппиус (1869-1945) – поэт, критик, мемуарист, с 1919 г. в эмиграции, жила с мужем Д. С. Мережковским в Париже, где Г. И. с ней и сблизился. Личными, более, чем литературными, контактами с Гиппиус Г. И. особенно дорожил. В 1930-е гг. на литературных собраниях у Мережковских "Зеленая лампа" Г. И. был неизменным их председателем. "Она была умница, я безумно ее любил и уважал", - напишет Г. И. вскоре (письмо от 25 окт. 1955).
408
"Парижской нотой" назвали поэтическое течение в эмигрантской поэзии 1930-х гг., представленное в основном авторами, так или иначе воспринявшими веяния петербургского "серебряного века" в его акмеистическом изводе. Эстетика "парижской ноты" диктовала необходимость простого, без игры, взгляда на мир, соотнесение этого взгляда с мироощущением человека, постигшего: каждое мгновение нас осеняет одно крыло – крыло смерти. Творцом и теоретиком "парижской ноты" считался Адамович. Г. И. со свойственной ему в поздние годы подкупающей прямотой заявлял: "…то, что т<ак> н<азываемая> "парижская нота" может быть названа примечанием к моей поэзии, мне кажется правдой" (письмо к В. Ф. Маркову от 11 июня 1957).
409
Андрей Белый, наст. имя Борис Николаевич Бугаев (1880-1934) – поэт, прозаик, теоретик символизма. Мотив "отчаяния" в его стихах весьма близок позднему Г. И. Так, знаменитое ст-ние сб. "Розы" "Хорошо, что нет Царя…" играет у Г. И. ту же роль в создании атмосферы книги, что у Андрея Белого в "Пепле" заглавное его ст-ние "Довольно: не жди, не надейся…". Интересно, что в жанре беллетризованной мемуаристики Г. И. с его "Петербургскими зимами" и "Китайскими тенями" оказался не последователем, а предтечей старшего современника с его трехтомной мемуарной эпопеей, писавшейся в 1929-1934 гг. Отзыв о ней Г. И. говорит о полном понимании этого литературного дела: "блистательно злобный пасквиль".
410
В письме к Г. И. от 11 июня 1955 г. Гуль рассказывает: "Один старый друг Андрея Белого написал мне очень интересное письмо, в котором упоминает, что Белый рассказывал ему много о Блоке, но эти рассказы – "о фиолетовом цвете", о "запахе ночной фиалки" и пр. – совершенно нецензурны. Хочу попросить его написать мне, какого же характера была эта блоковская нецензурность? Читая его "фиолетовые" штучки и "запахи ночной фиалки", я явно чувствовал, что под этим лежит какая-то "эротика в подворотне", но какая? Жду разъяснений от моего корреспондента. А что Вы думаете об этом деле?" (неопубл.). Сомнительные эротические признания Блока передавал Гулю Н. Валентинов (Н. В. Вольский). Их Гуль цитирует в третьем томе книги "Я унес Россию". Для Г. И. Александр Блок всегда оставался его лирическим "сверх-я". Что важно для понимания литературного развития Г. И., признанного выпускника "школы Гумилева".
411
Николай Николаевич Bрангель (1880-1915) – искусствовед, сотрудник "Аполлона", оказал большое влияние на молодого Г. И.; младший брат Петра Николаевича Врангеля (1878-1928) – одного из главных организаторов Белого движения, в 1920 г. Главнокомандующего Русской армией в Крыму, оставившего Россию вместе с частями армии.
412
Цит. из "Двенадцати стульев" И. Ильфа и Е. Петрова (не из "Золотого теленка"). Остап Бендер говорит Ипполиту Матвеевичу Воробьянинову: "Вам придется побыть часок гигантом мысли и особой, приближенной к императору" (гл. "Союз меча и орала").
413
Павел Николаевич Милюков (1859-1943) – политический деятель и историк, один из основателей партии кадетов, с 1920 г. в эмиграции, гл. редактор ведущей довоенной газеты "Последние новости" (Париж, 1920-1940). Почему его имя возникло в подобном контексте, нам непонятно. Очевидно, какая-то описка Г. И. или невеpное пpочтение.
414
Предполагавшийся съезд писателей эмиграции.
415
"Эпилептики в футляре" – образ, несомненно связанный с рассказом Чехова "Человек в футляре", но, видимо, и со страдавшим эпилепсией Достоевским, отношение к которому у Г. И. в 1950-е гг. резко колебалось. Меньше чем за две недели до этого письма Г. И. уверял Гуля: "Я всегда чувствую, что мироздание создал бездарный Достоевский – этакий доктор Б…" (письмо от 29 июля 1955 г.). Смысл тут не в том, что Достоевский бездарен, но в том, что если представить себе бездарного Достоевского, "доктора Б.", то от такого "творца" получится вместо существа, созданного "по образу и подобию Божию", какой-нибудь "эпилептик в футляре".
