Зинаида Гиппиус - Дневники
Во весь рост.
1 сентября. Пятница.Встали. Стоят. Скоро поднимутся и на цыпочки, еще выше станут.
За это время все министры только и делают, что подают в отставку. (Я их понимаю, — ничего-то не понимая!).
Чернов сразу ушел «по политическим обстоятельствам» (?).Остальные перемещались, уходили, приходили, то скопом, то в одиночку... Керенский, между тем, не уставая громил «изменника» на всю Россию, отрешал, предавал суду и т.д. Назначил Алексеева под себя, а сам сделался главнокомандующим. Почему мне вспоминается
Николай II? Не похоже — и странно-соединено, в каком-то таинственном аккорде (как их два лица, когда-то, рядом — в моем зеркале). И еще Последние акты всех трагедий почти всегда похожи, сходствуют — при разности. Последние акты.
Керенский стал снова тяпать «коалицию» (судя по газетам; подтверждений не имею, но очевидно так). Совсем было стяпал с тремя кадетами, затем Барышниковым, Коноваловым... Но тут опять явились, будто бы, «товарищи от цк» и прекратили все. В смятении полу-назначенные и полуоставшиеся министры потекли из Зимнего Дворца. Кого назад покличут?
Большевикам широко открыли двери тюрьмы (немного их там и оставалось, но все же — всему остатку). Они требуют «всех долой»: кадетов и буржуазию немедленно арестовать; Алексеева, который послан арестовывать Корнилова, арестовать, и т.д.
Теперь их требования фактически опираются на Керенского, который сам опирается... на что? На свое бывшее имя, на свою репутацию в прошлом? Оседает опора-Дело идет к террору. В газетах появились белые места, особенно в «Речи» (кадеты, ведь, тоже считаются «изменниками»). «Новое Время» вовсе закрыли.
Ни секунды я не была «на стороне Корнилова», уже потому, что этой «стороны» вовсе не было. Но и с Керенским — рабом большевиков, я бы тоже не осталась. Последнее — потому, что я уже совершенно не верю в полезность каких-либо действий около него. Зная лишь внешние голые факты — объясняю себе поступок Бориса, остававшегося у Керенского (лишь через 3 дня удаленного) двояко: может быть, он еще верил в действие, а если верить — то, конечно, оставаться здесь, у истока происшествия, на месте преступления; быть может также, Борис, учитывая всеобщую силу гипноза «корниловщины», сотворения бывшим-небывшего, увидел себя (если б сразу ушел) в положении «сторонника Корнилова» — против Керенского.
То (пусть призрачное) положение — именно то, которое он для себя отвергал. «Если Корнилов захочет один спасать Россию, пойдет против Керенского- — это невероятно, но допустим, — я, конечно, не останусь с Корниловым. Я в него без Керенского не верю...» (Это он говорил в начале августа). И вышло, как по нотам. «Невероятное» (выступление Корнилова) не случилось, но оказалось «допустимым». Как бы случившимся. И Борис не мог как бы остаться с Корниловым.
А то, что он остался с Керенским, уж само собой вышло тоже «как бы».
Теперь или ничего не делать (деятелям) или свергать Керенского. X. тотчас возражает мне: «свергать! А кого же на его место? Об этом надо раньше подумать». Да, нет «готового» и «желанного», однако, эдак и Николая нельзя было свергать. Да всякий лучше теперь. Если выбор, — с Керенским или без Керенского валиться в яму (если уж «поздно»), то, пожалуй, все-таки лучше без Керенского.
Керенский — самодержец-безумец и теперь раб большевиков.
Большевики же все, без единого исключения, разделяются на:
1) тупых фанатиков;
2) дураков природных, невежд и хамов;
3) мерзавцев определенных и агентов Германии.
Николай II — самодержец-упрямец...
Оба положения имеют один конец — крах.
7 сентября. Среда.Данный момент: устроить правительство Керенского так и не позволили, Советы, окончательно обольшевичевшиеся, Черновцы и всякие максималисты, зовущие себя почему-то «революционной демократией». Назначили на 12-ое число свое великое совещание, а пока у нас «совет пяти», т.е. Керенского с четырьмя ничтожествами. Некоторые бывшие министры не вовсе ушли, — остались «старшими дворниками», т.е. управляющими министерствами «без входа» к Керенскому (!). Только Чернов ушел плотно, чтобы немедля начать компанию против того же Керенского. Он хочет одного: сам быть премьером. Ну, в «социалистическом министерстве», конечно: в коалиции с... большевиками. После съедения Керенского.
Я сказала, что теперь «всякий будет лучше Керенского». Да, «всякий» лучше для борьбы с контр-революцией, т.е. с большевиками. Чернов — объект борьбы: он сам — контрреволюция, как бы сам большевик.
«Краса и гордость» непрерывно орет, что она «спасла» Вр. Пр-во, чтобы этого не забывали и по гроб жизни были ей благодарны. Кто, собственно, благодарен — неизвестно, ибо никакого прежнего Пр-ва уже и нет, один Керенский. А Керенского эта «краса», отнюдь не скрываясь, хочет съесть.
Петербург в одну неделю сделался неузнаваем. Уж был хорош! — но теперь он воистину страшен. В мокрой черноте кишат, — буквально, — серые горы солдатского мяса; расхлястанные, грегочущие и торжествующие... люди? Абсолютно праздные, никуда не идущие даже, а так шатающиеся и стоящие, распущенно-самодовольные.
Вот у Бориса и Л. (они за это время уже успели как-то соединиться).
Картина всего происшедшего, нарисованная раньше, в общем так верна, что я почти ничего не имею прибавить. Корнилов, как не был «мятежником», так им и не сделался. В момент естественного возмущения Корнилова всей «провокацией», черные элементы Ставки пытались, видимо, использовать это возмущение известным образом. Но влияние их на Корнилова было всегда так ничтожно, что и в данный час не оказало действия. Говорят, что знаменитые телеграммы-манифесты редактированы Завойко.
Но это абсолютно безразлично, ибо они остаются настоящим, истинным криком благородного и сильного человека, пламенно любящего Россию и свободу. Если бы Корнилов не послал этих телеграмм, если бы он сразу, бессловно, покорился и тотчас, по непонятному, единоличному приказу Керенского стал «сдавать должность», — как знающий за собой вину «изменник», — это был бы не Корнилов.
И если б теперь он не понял, что «провокация» остается провокацией, но что дело обернулось безнадежно, что разъяснить ничего нельзя; если 6 он сейчас еще пытался бороться или бежал — это был бы не Корнилов. Я думаю, Корнилов так спокойно дождался Алексеева, приехавшего смещать и арестовывать его, — именно потому, что слишком уверен в своей правоте и смотрит на суд, как на прямой выход из темной и недоразуменной запутанности оплетших его нитей. Это опять похоже на Корнилова. Боюсь, что тут ошибется его честная и наивная прямота. Еще какой будет суд. Ведь если он будет настоящий, высветляющий, — он должен безвозвратно осудить — Керенского.
