Всеволод Гаккель - Аквариум как способ ухода за теннисным кортом
Концерт был на спортивной арене «Forum». Это самый большой концертный зал в Монреале, размером с СКК. Хэдлайнерами концерта были «Crosby Stills & Nash», а также играли канадцы Брюс Кокберн и франкоязычный Мишель Ривар. Мы познакомились с Дэвидом Кросби, которого наконец выпустили из тюрьмы, но перед концертом у нас не было времени пообщаться. Мы выступили очень успешно и лучшей комбинации для дебюта на Западе представить себе было невозможно. После нашего выступления к нам в гримерную въехала тележка, уставленная коробками. А за ней вошли Кросби, Стиллз и Нэш. В коробках оказалась многоканальная аналоговая студия «Tascam» с пультом и несколько коробок пленки. Это была материализованная мечта. Они пожелали нам записать много хороших песен и альбомов. Для психики простых советских музыкантов это было многовато. Потом выступал Брюс Кокберн и мы с нетерпением ждали выступления наших героев. Я прекрасно помню выступление двоих из них в Москве. Оно было милым, симпатичным, но в общем-то вполне обычным. И тут я увидел в чем было дело, здесь был совершенно адекватный звук. Они играли на трех акустических гитарах, которые звучали так мощно, и их трехголосый вокал был настолько безупречен, что тут сразу стало ясно, почему эта группа стала великой. Народу было тысяч пятнадцать, но у меня было полное ощущение того, что всю жизнь нам грезилось, как мистический Вудсток. Я увидел, что вся та музыка, которая в нашей стране получила распространение как акустическая, имеет один существенный недостаток – полное отсутствие звука. Вся она развивалась в эстетике бардовской песни, с вялым наигрыванием на гитарах и неправильным озвучиванием группы. Конечно же, мы все понимаем, по каким причинам у нас было невозможно этого звука достичь. В конце мы присоединились к ним на уже знакомой песне «Teach Your Children», которую они пели с небольшим хором. Вероятно, эту песню они поют на каждом концерте вот уже двадцать лет.
На следующий же день нас переселили в обыкновенный отель, в двухместные номера с кухней. Это было удобно, можно было самим готовить еду и сэкономить немного денег. Славка купил палатку, поставил её прямо в комнате и стал в ней жить. Боб должен был возвращаться в Нью-Йорк, мы же должны были остаться до окончания конгресса. Перед его отъездом мы на один день отправились в «Le Studio», это прекрасная студия километрах в ста от Монреаля, на берегу озера. Для нас и для любого человека, сопряженного с музыкой, она являла собой абсолютный рай. Вероятно это одна из самых дорогих студий в мире. На ней записывались Стинг, Джони Митчелл, Леонард Коэн и сотни других. Богатые музыканты могут приехать туда на несколько дней и жить прямо там на полном пансионе. Один день записи в такой студии стоит целого состояния. «Белка» пошла на то, чтобы использовать шанс и дать возможность Бобу записаться с нами, пока мы находились с ним на одном континенте. Мы поехали туда со всей съемочной группой, и с нами поехал звукорежиссер «Eurythmics» Ману Жиот. Запись, как обычно, начали с настройки барабанов. Пока Петя разыгрывался, все купались в озере и валяли дурака. Потом начали настройку гитар и постепенно стали играть песню «Новосибирск», про то, как мир подходит к концу. Так продолжалось часа два. Потом вдруг Боб решил записывать песню «Артур», на английском языке, которую они с Дюшей написали ещё в семьдесят восьмом году. Очень красивая песня на три аккорда. Она давно сложилась как песня которую они играют вдвоём. Вдруг Боб говорит нам с Рюшей, чтобы мы сыграли что-нибудь на скрипке и виолончели. Меня бросило в пот. Я никогда не играл в этой песне и был совершенно не готов к тому, чтобы играть в ней сходу прямо на записи, да ещё в тот момент, когда все снимается для кино. Однако Рюша стал что-то наигрывать. Я тоже что-то попробовал, но у меня ничего не получилось, впрочем как и у Рюши. Для того, чтобы сыграть, да ещё и вдвоём, требуется по крайне мере час-полтора, я не говорю о том, что он мог нам сообщить об этом ещё перед поездкой. Или мы могли бы попробовать в гостинице, пока находились вместе эти несколько дней. Все встали вокруг нас и стали давать советы, явно переигрывая в этой ситуации, крутясь перед камерами. В жизни такого никогда не было. Я не выдержал и всех послал. Меня стали успокаивать, но я уже твердо знал, что в этой песне я сейчас сыграть не смогу. Песню оставили в том виде в каком она и была раньше, такой она и вошла в альбом. Боб же уединился в студию и стал записывать романсы Вертинского. Все часа три ходили кругами, и наконец плюнули, и стали смотреть телевизор. Там была кассета с роскошным фильмом «This Spinal Tap», это очень соответствовало моменту. Мы промаялись до вечера и поехали домой. Никто не понял, для чего мы туда приезжали. Для чего настраивали барабаны и все прочее. Кроме того, что само посещение такого места интересно. И вообще, зачем для записи двух акустических песен под гитару нужна была самая дорогая студия в Канаде. Я увидел опасный симптом того, что наш старый друг утратил ощущение реальности. Никто из нас ничего не понимал, никто не знал, что будет дальше – Боб выбрал сольную карьеру, и распространится ли она на кого-нибудь из нас, было загадкой. Боб уже давно тяготился группой, которую он сам раздул до невероятного размера. У него не хватало духу её распустить, а тут так удачно складывались обстоятельства, что это неприятное действие он мог легко перепоручить внешним обстоятельствам.
На следующий день мы пошли по магазинам, и наши благодетели стали покупать инвентарь для группы. Мы пришли в самый большой рок-н-ролльный музыкальный магазин, и все стали выбирать, кому что нужно. Нам купили несколько микрофонов и обработку для студии, гитаристам купили струны и примочки, Файнштейну купили всякие перкуссионные штучки-дрючки. Мы же с Дюшей и Рюшей играли на таких инструментах, что в таком магазине для нас ничего не было. Я почему-то забыл, что много лет мечтал о флэнджере (впрочем, сейчас мне кажется, флэнджер для виолончели совсем не нужен). На следующий день Боб уехал в Нью-Йорк, а мы пошли болтаться по городу с Андреей и Джимом. Мы забрели в музыкальный магазин, где продаются струнные инструменты. Я присмотрел себе недорогую немецкую фабричную, но деревянную виолончель, так как я по-прежнему играл на многострадальной фанерной. Андрея предложила мне её купить, если «Белка» потом вернет ей деньги. Я позвонил Бобу в Нью-Йорк и спросил, могу ли я таким образом купить себе инструмент? Но Боб сказал, что у «Белки» на это нет денег. Я был уязвлен такой дискриминацией, инструмент, который я хотел, стоил дешевле рокмэна, примочки, которую купили Саше Ляпину. Это были не подарки, а насущные вещи, необходимые для улучшения звука группы. Путешествие подходило к концу. Нас обещали свозить на Ниагарский водопад, но почему-то поездка не сложилась. За эти несколько дней, что снимался фильм, мы подружились с Рене Дэйглом – кинооператором и владельцем фирмы, предоставившей съемочную аппаратуру американским киношникам. Перед отъездом я зашел к нему в гости, и он на прощание подарил мне свой велосипед. Это был такой подарок, который заменил мне и виолончель и вытеснил из моей жизни многое другое. По плану организаторов конгресса мы должны были улететь раньше, примерно сразу после концерта, но кто-то забыл забронировать нам места, и нам пришлось остаться и ждать всю русскую делегацию. На тот рейс оставались места только в первом классе и в итоге мы полетели как настоящие рок-звезды, укрытые пледами, в то время, как все профессора и академики летели обычным классом. Но для моих друзей это не имело большого значения, поскольку по привычке все напились.
