Сергей Минцлов - Петербург в 1903-1910 годах
Карбасников только поглаживает бороду да посмеивается. Это лысый невысокий человек с рыжеватой бородой, длинной, как у Черномора. Как собеседник — человек незаменимый: весельчак и балагур.
20 октября. Состоялись, наконец, выборы; как и следовало ожидать, благодаря всяким беззаконным «законам» Дума будет полна черносотенцами.
В Петербурге поразило меня, после долгого летнего отсутствия, обилие новых училищ, курсов и т. п. Особенно общеобразовательных курсов и коммерческих училищ развелось, как грибов. Всякие курсы — бухгалтерские, технические, общие — полным полны.
Обилие новых коммерческих училищ объясняется тем, что они находятся в ведении Министерства торговли, а не просвещения, откуда бежит, или выживается, все мало-мальски разумное. Три года тому назад сбежали и мы из этого милого министерства.
Чтоб описать всю дикую косность его — нужны томы; расскажу кое-что о некоем окружном инспекторе, Санчурском, под игом которого находилось и наше училище.
Дело у нас было молодое, но открытая женой школа (3-го разряда) уже имела два или три класса. Надо было хлопотать о правах второго разряда и вот тут-то господин Санчурский поломался всласть. Является, между прочим, в училище, приходит в первый класс.
— Ну-с, заявляет: — я желаю проэкзаменовать детей по Закону Божию…
Начинается экзамен, вызывает девочку.
— Скажите мне, кто у нас Государь Император? Наследник? Дяди государя? и т. д.
Это, по мнению г. инспектора, относилось к Закону Божию…
В другом классе экзаменует по естествоведению.
— Скажите, какие деревья приносят плоды?
Девочка отвечает: яблони, груши, сосна…
— Как сосна?, — изумляется инспектор.
— Да, у нее есть плоды.
— Какие? Где вы их видели?
— А шишки?
— Да разве это плоды? Плодами называется только то, что есть можно…
И господин с такими познаниями назначается на пост почти безапелляционного судьи над десятками школ.
Интереснее всего, что когда этот субъект, умерший года два назад от прогрессивного паралича, почти уже утратил речь и вместо связных фраз произносил неповинующимся языком непостижимую ерунду, он еще более полугода продолжал быть фактическим инспектором школ, с которым продолжало считаться министерство.
23 октября. Сегодня перебаллотировка выборов в Государственную Думу.
Перед первыми выборами я ездил в Финляндию и на вокзале встретился со Львом Федоровичем Рагозиным — председателем Медицинского совета. Со стариком я в очень хороших отношениях и он рассказал мне следующее.
Перед выборами к нему явился чиновник особых поручений из Департамента полиции и, всячески извиняясь и раскланиваясь, сказал, что он приехал от директора д<епартамента>-та с поручением «усиленно просить ваше превосходительство» о подаче голоса за столь полезного человека, как М. Меньшиков[203].
Курьезнее всего, что по подсчетам за Иудушку, оказалось, подано было всего… тринадцать голосов. И это при содействии величайшей власти в России — директора Департамента полиции!
25 октября. В Питере победили кадеты. Прошли все те же: Милюков, Родичев и Колюбакин[204].
26 октября. Слышал рассказы лейтенанта князя В., офицера с императорской яхты «Штандарт», так блестяще усевшейся на камни в финских шхерах[205].
По рассказам его, государь страшно любит и балует наследника. Трех- или четырехлетний мальчик этот делает решительно все, что ни взбредет ему в голову.
Например, явился во время поездки по шхерам к вахтенному офицеру и потребовал, чтобы играла музыка. Тот вытянулся, держа под козырек, перед крошкой и доложил, что музыка играла вчера, а сегодня по расписанию ее не полагается.
Цесаревич Алексей на борту яхты «Штандарт»
Наследник потребовал, чтобы музыканты явились; вахтенный доложил капитану и приказание было немедленно исполнено.
Сыграли марш, другой, затем Алексей вытребовал матросов и стал командовать ими, потом заставил командовать офицера, причем велел ему «быть папой». Матросы хором отвечали «рады стараться, Ваше Величество» и т. д.
Важнейшею фигурою при дворе является барон Фредерикс[206]; с ним государь беседует часами, между тем как министрам и даже премьеру — Столыпину уделяет на дела не больше четверти часа, и сух с ним настолько, что появление на «Штандарте» Столыпина производило впечатление не большее, чем приезд какого-нибудь разночинца.
Николай, не стесняясь, заявляет, что «вообще я штатских не признаю… даже чиновников».
А насколько он высокого мнения о себе и обо всем, с чем он соприкасается, показывает следующая фраза. Когда «Штандарт» напоролся на камень и остановился, Николай сидел в каюте и что-то писал. Дежурный офицер бросился к нему с докладом об аварии.
— Императорская яхта сесть на камень не может! — ответил Николай II.
В общем, мнение петербуржцев о Николае II довольно единодушное. Было время, когда добрая половина города его жалела и защищала. Теперь, с кем ни заговори, всякий машет рукой и отвечает бранью.
Забавно, что гг. монархисты и «истинно русские», те, что с гордостью, заслуживающей лучшего приложения, именуют себя черносотенцами, ненавидят Николая еще более левых.
8 ноября. Был на днях у Богучарских. Василий Яковлевич уехал в Париж, а без него стряслось несчастье — закрыли «Былое». Конфискованы были две книги подряд — сентябрьская и октябрьская, — первая за записки сенатора Безобразова, в которых попало царской семье, вторая просто, должно быть, за компанию, так как инкриминируемые записки Бороздина решительно ничего греховного не содержат.
Говорят, что сентябрьской книгой так были возмущены великие князья, что насели на кого следует и вынудили администрацию прикончить с журналом. Жаль, материала заготовлено уже книг на шесть и более!
Как передавала Богучарская, в ее отсутствие на кухню к ним пришел какой-то неизвестный субъект и предупредил, что на днях у них будет обыск. Моментально она выгрузила все документы в огромный чемоданище и, спросив предварительно согласие, отвезла его к Прокоповичам.
Э. В. Яковлева — одна из деятельных и видных участниц нашего нелегального Красного Креста; когда к ним ни приди — в передней у нее всегда высятся груды узлов со всякой всячиной, предназначенной для передачи политическим арестантам в тюрьмы; разносят их, помимо членов, еще и курсистки; последние в весьма большом числе.
