Эльдар Рязанов - Четыре вечера с Владимиром Высоцким
Он выступал и против коррупции. Это был голос народа, но кто-то его запрещал, кто-то его прижимал.
Но он был голосом народа. И те же самые люди, которые не позволяли ему петь песни по радио, в концертах, те же самые люди дома под магнитофон, оставаясь наедине со своей совестью, слушали этот хрипловатый голос Высоцкого.
Работа у него адская была. Меня поражало, например, что он мог писать стихи ночью, вечером, приходя со спектакля. Зайдешь к нему как-нибудь, всегда перед ним лежит тетрадка. Он пишет очередную песню. И включен телевизор. Я говорю: «Как ты, Володя, можешь писать, когда там орет кто-то, новости тебе рассказывают?»
А он говорит, что всегда работает при включенном телевизоре. То есть он улавливал ритм нашего времени в целом.
С его и вульгарностью, и стандартом. Для него это как бы натурщица для художника — он поглядывал в телевизор и писал. От этого у него был ритм улицы и в то же время телевизионных каких-то программ.
«ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ ТЕЛЕВИЗИОННОЙ ПЕРЕДАЧИ «ОЧЕВИДНОЕ — НЕВЕРОЯТНОЕ» ИЗ СУМАСШЕДШЕГО ДОМА — С КАНАТЧИКОВОЙ ДАЧИ»
Дорогая передача!
Во субботу, чуть не плача,
Вся Канатчикова дача
К телевизору рвалась, —
Вместо, чтоб поесть, помыться,
Уколоться и забыться,
Вся безумная больница
У экрана собралась.
Говорил, ломая руки,
Краснобай и баламут
Про бессилие науки
Перед тайною Бермуд, —
Все мозги разбил на части,
Все извилины заплел —
И канатчиковы власти
Колют нам второй укол.
Уважаемый редактор!
Может, лучше — про реактор?
Про любимый лунный трактор?..
Ведь нельзя же! Год подряд
То тарелками пугают:
Дескать, подлые, летают;
То у вас собаки лают,
То руины — говорят.
Мы кой в чем поднаторели —
Мы тарелки бьем весь год.
Мы на них собаку съели,
Если повар нам не врет.
А медикаментов груды —
В унитаз, кто не дурак.
Это жизнь! И вдруг — Бермуды!
Вот те раз! Нельзя же так!
Мы не сделали скандала —
Нам вождя недоставало:
Настоящих буйных мало —
Вот и нету вожаков.
Но на происки и бредни
Сети есть у нас и бредни, —
Не испортят нам обедни
Злые происки врагов!
Это их худые черти
Мутят воду во пруду.
Это все придумал Черчилль
В восемнадцатом году!
Мы про взрывы, про пожары
Сочиняли ноту ТАСС,
Но примчались санитары —
Зафиксировали нас:
Тех, кто был особо боек,
Прикрутили к спинкам коек, —
Бился в пене параноик,
Как ведьмак на шабаше:
«Развяжите полотенцы,
Иноверы, изуверцы!
Нам бермуторно на сердце
И бермутно на душе!»
Сорок душ посменно воют,
Раскалились добела, —
Во как сильно беспокоют
Треугольные дела!
Все почти с ума свихнулись —
Даже кто безумен был, —
И тогда главврач Маргулис
Телевизор запретил.
Вон он, змей, в окне маячит,
За спиною штепсель прячет,
Подал знак кому-то — значит,
Фельдшер вырвет провода.
Нам осталось уколоться —
И упасть на дно колодца,
И пропасть на дне колодца,
Как в Бермудах, навсегда.
Ну а завтра спросят дети,
Навещая нас с утра:
«Папы, что сказали эти
Кандидаты в доктора?»
Мы откроем нашим чадам
Правду — им не все равно:
«Удивительное — рядом,
Но оно запрещено».
Вон дантист-надомник Рудик,
У него приемник «грюндиг»,
Он его ночами крутит—
Ловит, контра, ФРГ.
Он там был купцом по шмуткам
И подвинулся рассудком, —
К нам попал в волненье жутком,
С номерочком на ноге.
Прибежал, взволнован крайне, —
Сообщеньем нас потряс,
Будто наш научный лайнер
В треугольнике погряз:
Сгинул, топливо истратив,
Весь распался на куски.
Двух безумных наших братьев
Подобрали рыбаки.
Те, кто выжил в катаклизме,
Пребывают в пессимизме, —
Их вчера в стеклянной призме
К нам в больницу привезли.
И один из них, механик,
Рассказал, сбежав от нянек,
Что Бермудский многогранник —
Незакрытый пуп Земли.
«Что там было? Как ты спасся?» —
Каждый лез и приставал,
Но механик только трясся
И чинарики стрелял.
Он то плакал, то смеялся,
То щетинился, как еж, —
Он над нами издевался:
Сумасшедший — что возьмешь!
Взвился бывший алкоголик,
Матерщинник и крамольник:
«Надо выпить треугольник!
На троих его — даешь!»
Разошелся — так и сыпет:
«Треугольник будет выпит! —
Будь он параллелепипед,
Будь он круг, едрена вошь!
Больно бьют по нашим душам
«Голоса» за тыщи миль,
Зря «Америку» не глушим,
Зря не давим Израиль!
Всей своей враждебной сутью
Подрывают и вредят —
Кормят-поят нас бермутью
Про таинственный квадрат».
Лектора из передачи, —
Те, кто так или иначе
Говорят про неудачи
И нервируют народ, —
Нас берите, обреченных!
Треугольник вас, ученых,
Превратит в умалишенных,
Ну а нас — наоборот.
Пусть безумная идея —
Не решайте сгоряча,
Отвечайте нам скорее
Через доку-главврача.
С уваженьем… Дата. Подпись.
Отвечайте нам! А то,
Если вы не отзоветесь,
Мы напишем… в «Спортлото».
Володарский. Помню, один раз он приехал такой печальный… Я говорю: «Ты что такой смурной-то? Где ты был?» Он говорит: «Да я был у Беллы Ахмадулиной».
Я говорю: «Что, там плохо было, что ли?» Говорит: «Я там пел песни, но знаешь, как-то ей это не очень интересно, все-таки она Поэтесса». И он сказал с какой-то такой затаенной болью, с огромным уважением, потому что она поэтесса, а вот вроде он… дворняжка… хотя она-то его очень любила и… он говорит: «Но ей это не очень интересно все, понимаешь, она стихи пишет». Он, конечно, очень хотел напечататься.
Рязанов. А отказов было много?
Володарский. Много, очень много.
Рязанов. Ну, конкретно вы помните какие-нибудь случаи?
Володарский. Он обращался в «Неву», когда был в Ленинграде, — они у него не взяли. Он предлагал в «Новый мир», в «Знамя»…
Рязанов. Он ведь не был ни разу при жизни показан по Центральному телевидению, по-моему?
