Иван Плотников - Александр Васильевич Колчак. Жизнь и деятельность
*** В Тобольском сражении со стороны красных особо отличилась группа В. К. Блюхера.
12. НА КРАЮ ПРОПАСТИ
Поражение армии в Тобольском сражении поставило под вопрос само существование белого движения на востоке России, непосредственно возглавляемого А. В. Колчаком. Красная армия находилась у ворот обжитой Колчаком резиденции — Омска. И все же адмирала не покидала надежда не только на возможность удержаться в Сибири, но и на конечный успех борьбы с большевизмом. Главные надежды Колчак возлагал на своего заместителя А. И. Деникина, на его наступление. Ведь летом 1919 г. войска Деникина приблизились к Москве и, казалось, вот-вот победоносно вступят в нее. Но их наступательный порыв был уже исчерпан, и в конце октября — начале ноября они потерпели крупное поражение. Конечно, Колчак и сам предпринимал все меры по спасению положения своего режима и вооруженных сил, однако в успехе этого дела он уже не был уверен. И как раз в это критическое время на него обрушились обстоятельства и несчастья, молва о которых пошла на весь Омск, на всю Сибирь.
Г. К. Гинс записывал: «В начале октября Верховный правитель собирался в дальнюю поездку, в Тобольск…
Как раз накануне отъезда в доме Верховного был пожар. Нехороший признак. Трудно было представить себе погоду хуже, чем была в этот день. Нескончаемый дождь, отвратительно резкий ветер, невероятная слякоть — и в этом аду огромное зарево, сноп искр, суетливая беготня солдат и пожарных, беспокойная милиция. Это зарево среди пронизывающего холода осенней слякоти казалось зловещим». «Роковой человек», уже говорили кругом про адмирала. За короткий период это был уже второй несчастный случай в его доме. Первый раз произошел разрыв гранат. Огромный столб дыма с камнями и бревнами взлетел на большую высоту и пал. Все стало тихо. Адмирала ждали в это время с фронта, и его поезд приближался уже к Омску. Взрыв произошел вследствие неосторожного обращения с гранатами.
Из дома Верховного правителя вывозили одного за другим окровавленных, обезображенных солдат караула, а во дворе лежало несколько трупов, извлеченных из-под развалин. Во внутрен-нем дворе продолжал стоять на часах оглушенный часовой. Он стоял, пока его не догадались сменить.
А вокруг дома толпились встревоженные, растерявшиеся обыватели. Как и часовой, они ничего не понимали. Что произошло? Почему? День был ясный, тихий. Откуда же эта кровь, эти изуродованные тела?
Когда адмиралу сообщили о несчастье, он выслушал с видом фаталиста, который уже привык ничему не удивляться, но насупился, немного побледнел. Потом вдруг смущенно спросил: «А лошади мои погибли?» Теперь, во время пожара, адмирал стоял на крыльце, неподвижный и мрачный, наблюдал за тушением пожара. Только что была отстроена и освящена новая караульня, взамен взорванной постройки, а теперь снова пожар. Что за злой рок!
Кругом уже говорили, что адмирал несет с собой несчастье. Взрыв в ясный день, пожар в ненастье… Похоже было на то, что перст свыше указывал неотвратимую судьбу.
Эти несчастья казались роковыми, знамениями. И если раньше с Колчаком связывали надежду на успех, говорили о его особой, счастливой звезде, то теперь роптали, поносили как приносящего несчастье.
Роковой человек! Не приходила ли ему в голову такая мысль? Тяжелые раздумья одолевали Верховного правителя. В эти октябрьские дни 1919 г. он написал последние письма жене и сыну. Переписка с женой была редкой и, судя по всему, отношения между супругами в ходе нее становились натянутыми. Письмо жене составлялось в два приема — 15 и 20 октября 1919 г. Александр Васильевич написал для передачи с курьером, едущим во Францию, сдвоенное, написанное с паузой в пять дней письмо жене Софье Федоровне и сыну Ростиславу, которому в то время было 9 лет. Жене писал о своей жизни, положении на фронте, в Сибири, предупреждал ее о конфиденциальности переписки. И эти письма к жене, к сыну, очевидно, были действитель-но последними, во всяком случае из полученных ими. Они были им доставлены в Париж и хранились всю жизнь. Хочется привести полностью письмо к сыну, похожее в предчувствии гибели на завещание, тем более, что оно — краткое:
«Дорогой милый мой Славушок,
Давно я не имею от тебя писем, пиши мне, хотя бы открытки по нескольку слов.
Я очень скучаю по тебе, мой родной Славушок. Когда-то мы с тобой увидимся.
Тяжело мне и трудно нести такую огромную работу перед Родиной, но я буду выносить ее до конца, до победы над большевиками. Я хотел, чтоб и ты пошел бы, когда вырастешь, по тому пути служения Родине, которым я шел всю свою жизнь. Читай военную историю и дела великих людей и учись по ним, как надо поступать, — это единственный путь, чтобы стать полезным слугой Родине. Нет ничего выше Родины и служения Ей.
Господь Бог благословит Тебя и сохранит, мой бесконечно дорогой и милый Славушок. Целую крепко Тебя. Твой папа».
Р. В. Колчак глубоко чтил память о своем отце, назвал его именем своего сына, немало сделал для науки о нем о своем роде.
Главный жизненный идеал — служение Родине. Служить Родине так, как он сам. Служить Родине во благо ей. И работал он на эту идею, как только мог. Быть может, лелея идею великой России, он накладывал на полотно несколько больше мазков от той, которая была, которую наблюдал, и несколько меньше от той, которая, при благоприятном развитии событий могла стать? Принял герб: двуглавый орел без корон; вместо скипетра и державы вложил в его лапы мечи (война). Флаг он утвердил бело-сине-красный, российский. Флаг в таком цветовом сочетании бытовал в царской России, он являлся государственным после Февральской революции.
А. В. Колчак, раздумывая над причинами военных неудач, винил и генералитет (в частности был полон негодования относительно генерала М. К. Дитерихса и не во всем был прав), и тылы, военное и другие министерства, указывал на некомпетентность, небрежность, даже нечестность чинов и аппарата вообще и здесь был куда более прав.
И в гражданском, и в военном ведомствах, сильно раздувшихся, подвизалось немало временщиков, людей не чистых на руки, спешивших нагреть их на поставках. Крайне вредно на состоянии армии и фронта сказывалась ведомственность, попытка использовать предметы производства местной промышленности, захваченные у красных товары, продовольствие и снаряжение только для своих частей и соединений. Пышным цветом расцвели воровство и коррупция. Это, в частности, в огромных масштабах наблюдалось на железнодорожном транспорте. Сам министр путей сообщения Л. А. Устругов, как свидетельствовал П. В. Вологодский, рассказывал, «не стесняясь», что ему чуть ли не самому пришлось дать взятку, чтобы скорее пропустили его вагон.
