Владислав Бахревский - Аввакум
Хитрово наградил полковника деньгами на обзаведение, одел, обул и так ловко доложил о нем государю, что Лазорев получил назначение быть при генерале Лесли, которому и предстояло повергнуть рижскую твердыню к ногам его величества.
23– В России даже для генерала нет хорошей зрительной трубы! – Шотландец Лесли круглыми бесцветными глазами уставился на господ полковников, тех же шотландцев и немцев, трубу тыча, однако, русскому.
Лазорев взял трубу и навел на форт, на противоположный правый берег Двины. Увидел пушку и пушкаря, подправлявшего усы перед зеркалом начищенного до блеска металла.
Генерал сдвинул белые, с остатками рыжины брови, но Лазорев так был занят рассматриванием шведских усов, что не заметил грозы. И гроза для него миновала. Генерал накинулся на полковников-иноземцев. Впрочем, чтобы не уронить их достоинства, он кричал по-немецки и по-английски:
– Синклер! Штрафорт! Говен! Что вы уставились на трубу? Роннарт! Штаден! Альмка! И вы, вы! Как вас?
– Юнгман, господин генерал!
– Куда вы все смотрите? Вы видите эти форты, форштаты, гласисы, верки? Понимаете ли вы, что за крепость перед вами?
– О такую крепость любой медведь расшибет голову, господин генерал! – весело отозвался Штаден.
– У медведей головы очень крепкие, свинцовые пули расплющиваются о лобовую кость, – отпарировал Лесли, краем глаза следя за Лазоревым, который нежнейшей белизны платком протирал окуляры трубы. – Нас для того и позвали на службу, господа, чтоб не только медведи, но и солдаты не теряли попусту своих голов.
– Господин генерал! К стеклу мошка пристала. Теперь иное дело! – Лазорев сказал это по-немецки и возвратил трубу.
Лесли тотчас приложился к окуляру и правой, тоненькой, совсем уже детской, иссохшей от старости ручкой повел по позициям врага. Голос его стал отрывист и точен. Генералу было восемьдесят два года, но он так много знал и умел, в нем столько еще было нерастраченного рвения служить честно, дабы не уронить своего ремесла, своего генеральского чина, дворянского звания. Да ведь и деньги надо было отрабатывать.
– Синклер! Штрафорт! Видите куртину возле форштата? Прямо от берега реки поведете сразу два хода сообщения. Возле крепости у подошвы гласиса их надо развести таким образом, чтобы перед цитаделью поместились три ряда сомкнутых окопов для пехоты и пушек. Штаден и Говен! Какую ошибку совершила оборона противника? Я к вам обращаюсь, господа!
– Генерал! Вы имеете в виду недостроенные валы вокруг форштатов? – спросил Штаден.
– Нет, полковник! Я имею в виду сады! Рижане то ли пожалели свои сады, то ли не догадались, что они подспорье осаждающим. Разместите в этих садах окопы. Под укрытием зелени удобно незаметно накапливать значительные силы для атак.
Генерал повернулся к реке:
– Сомкнутый форт за Двиной оставляет за противником господство на реке. Вы, господин Альмка, будете строить лагерь вниз по реке за фортом, а вы, господин Юнгман, поставите лагерь перед фортом. Роннарт! Ваше дело поставить пушки. Вот мой план, господа. Есть ли возражения? Не возражаете. Тогда перейдем к деталям. Предлагаю отрыть окопы в виде исходящих и входящих частей, чтобы они взаимно фланировали друг друга. Защитить окопы следует не сплошным, но цепным валом. Это сбережет время и труд. Такое расположение окопов, по моим расчетам, удобно для нападения и надежно для обороны. – И вдруг повернулся к Лазореву: – А что вы скажете о крепости, господин полковник?
Лазорев вздрогнул, он не ждал внимания генерала. Вопрос ему показался высокомерным и обидным.
– Если вы, господа, не поможете государю, его царскому величеству, взять Ригу за три недели, – начал он по-немецки и закончил по-русски, – то тогда ее вовсе не взять.
У Лесли брови поднялись и в глазах сверкнул острый огонек интереса.
– Это как так есть?
– Место гнилое, господин генерал. Скоро пойдут дожди, и конца им не будет до декабря.
– Предупреждение простое и потому серьезное. – Генерал дотронулся рукой до краев своей железной шапки. – Что ж, господа, будем торопиться, К первому сентября окопы и валы должны быть готовы, а для пушек устроены раскаты. Времени у нас – полковник прав – мало, поэтому я требую без мешканья добыть языков и получить точные сведения о состоянии гарнизона Риги.
– Это мы узнаем сию минуту, господин генерал! – Штрафорт показал на главные ворота, из которых выходило на вылазку войско.
Против цитадели всего в двух верстах, занимая Московское предместье, стоял полк воеводы Якова Куденетовича Черкасского и его товарища Богдана Матвеевича Хитрово. Русские войска еще только подходили, но несколько пушек пальнуло по шведам, и те, даже не сделав попытки приблизиться к московской рати, послушно развернулись и ушли за стены.
– Однако граф Магнус нерешителен, – сказал Лесли, но в голосе генерала Лазореву послышалось одобрение. Генерал ценил войну основательную, где каждый ход подготовлен и предполагает двойную и тройную прочность.
На следующее утро, 20 августа, в предрассветной мгле, уповая на серый, прошибающий ознобом туман, из Риги вышло большое войско и напало на русские полки. Окопы едва были намечены, в них нельзя было спрятаться от пуль, пик и сабель.
Вели шведов граф Магнус и полный генерал фон Торн. Противостоял шведам воевода князь Черкасский. Яков Куденетович слыл человеком добрым, чрезмерно горячим, но ратное дело знал не хуже иноземцев и осторожность почитал за высшую доблесть. Горячился он по делам ничтожным, не военным, на войне это был другой человек. Потому встретили шведы не суматошную пальбу только что пробудившихся людей, но густые ружейные залпы, а русские рейтары устремились отсечь Магнуса от ворот.
Генерал фон Торн первым увидал опасность и вместе с сыновьями и тремя хоругвями полковника Саса и штат-офицеров Кронмана и Ребиндера выдвинулся навстречу конной атаке. Все три хоругви были вырублены, но граф Магнус получил возможность увести большую часть за стены. Фон Торн и штат-офицеры были убиты, полковник Сас тяжело ранен и вместе с двумя сыновьями фон Торна попал в плен.
С докладом о победе генерал Лесли послал к государю Лазорева. Победа одна, а сеунчи прискакали и от Ивана Семеновича Прозоровского и от Богдана Матвеевича Хитрово.
От Якова Куденетовича Черкасского, чьи войска выдержали натиск и нанесли разящий удар, сеунч приехал последним.
Государь стоял в двадцати верстах от Риги, но, узнав о том, что убит полный генерал, изранен полковник, а сколько побито офицеров и солдат, посчитать не успели, приказал Дворовому полку выступить и быть в Риге не дальше чем за пять верст.
На этот предпоследний перед осажденным городом стан Алексей Михайлович ехал верхом, в броне, в золотом шлеме, с саадаком у седла. Рядом с ним были Борис Иванович Морозов и Матвей Васильевич Шереметев, младший брат Петра Васильевича, воеводы Ертаульного полка. Борис Иванович узнал Лазорева, обрадовался ему.
