Валерий Перевозчиков - Живая жизнь. Штрихи к биографии Владимира Высоцкого
Мы с Севой (это было двацать третьего или даже двадцать четвертого) должны были встретить этих людей и сказать, что Володя в больнице… Встретили, все объяснили. И мы, и они ушли. С Володей дома осталась Нина Максимовна.
Но эти люди нам не поверили и через некоторое время вернулись. Они поднялись на восьмой этаж, позвонили… Вышла Нина Максимовна… К счастью, в это время Володя не стонал. Ведь два последних дня он просто рычал, метался по квартире… Наверное, десятки километров исходил. Но в этот момент он затих. Нина Максимовна сказала, что Володи нет дома. Тогда они ушли окончательно.
Честно Вам скажу-я до самого конца верил, что он «выскочит», что и на этот раз обманет смерть. Была у меня такая надежда. В день накануне смерти Володя задыхался, стонал, все рвался куда-то пойти… Практически в бессознательном состоянии. И вдруг подходит ко мне, смотрит на меня совершенно ясными глазами и говорит:
— Ты знаешь, я наверное сегодня умру.
Я не выдержал:
— Как тебе не стыдно! Посмотри, сколько людей крутится вокруг тебя, пожалей их. Как тебе не стыдно бросаться такими фразами! Успокойся, приляг. Ведь у всех силы уже на исходе.
Я действительно был на исходе сил. Ведь все остальные более или менее менялись, а я практически круглые сутки был с ним. Через некоторое время Володя еще раз посмотрел на меня трезвыми-трезвыми глазами и сказал совершенно разумную вещь… Вот такими обманчивыми просветлениями он и вызывал у меня какие-то надежды…
Ну вот… сидим мы все… Я караулю, чтобы Володя не выбежал, Сева сидит на диване. Я говорю:
— Давайте что-то решать. Может быть, все-таки положить его в больницу? Сева, у тебя какое мнение? И кто на это решится — положить в больницу?
Двадцать третьего вечером были врачи… Они предлагали положить Володю «на аппарат»: шел разговор, чтобы сделать это на даче… Положить с использованием какой-то новой методики — этого еще никто в Союзе не делал. Договорились, что они заберут Володю двадцать пятого… А когда человек в больнице, всегда есть какая-то надежда — пусть иллюзорная…
В этот день (двадцать четвертого июля) я уехал домой во втором часу ночи. А Нина Максимовна и Сева Абдулов уехали еще раньше. Володя немного успокоился, мы с Толей Федотовым перенесли его из кабинета в гостиную. Надо было его успокоить — целый день он метался по комнатам… А внизу жил профессор Мазо, он уролог-хирург, на следующий день ему предстояла сложная операция. От него звонили несколько раз.
Я приехал домой, отключил телефон, прилег. У меня уже сил не было: все это длилось уже почти неделю. Но вдруг меня как-будто дернули — я вскочил и включил телефон. Сразу же раздался звонок. Сколько времени прошло с момента моего возвращения домой, не знаю. Схватил трубку, звонил Толя Федотов — врач, который остался с Володей в квартире:
— Валера, срочно приезжай! Володя умер!
Я в шоке выскочил из дома, сразу же поймал такси.
— В Склифософского!
Побежал в реанимационную, испуганный таксист — за мной! Меня било, как в лихорадке, там мне сделали какой-то укол… Врачи сразу же сказали:
— Мы едем за тобой!
Я — на такси, они — на реанимационной машине. Входим в дом, там уже Вадим Туманов с сыном. Вскоре подъехал Сева Абдулов. Состояние у всех лихорадочное. Никто не знает, что делать, как себя вести… Я говорю:
— Ребята, прежде всего, надо позвонить в милицию. Это же — Высоцкий.
Врачи стали звонить кому надо по медицинской части. Стали обсуждать, кто будет звонить матери, отцу, Марине… Я сказал, что отцу еще могу позвонить, но матери — не смогу. Вадим позвонил Нине Максимовне, я — отцу. Кто будет звонить Марине? Конечно, Сева. Марины дома не оказалось. Позвонили сестре — передали ей. Как только телефонистки узнали о смерти Высоцкого, весть быстро распространилась по Москве.
Шесть часов утра. Приехала милиция. Приехали отец и мать. Дозвонились Марине. Позвонили Боровскому и Любимову.
Неожиданно дежурный по городу — генерал милиции присылает людей и требует вести тело на вскрытие. И тут надо отдать должное Семену Владимировичу: он категорически запретил вскрытие. И действовал очень решительно. А было бы вскрытие — может быть, обнаружили бы побочные явления, узнали бы о болезни… Последовала бы отмена диагноза… Поэтому надо было очень быстро оформить все документы, получить свидетельство о смерти. А чтобы получить свидетельство о смерти, нужен паспорт — советский паспорт. А у Володи был заграничный паспорт и билет в Париж на 29 июля. Надо было съездить в ОВИР и заграничный паспорт обменять на советский — это сделал Игорь Годяев. Потом надо было получить медицинское свидетельство о смерти, а без вскрытия это невозможно. Отец категорически против вскрытия. Позвонили знакомому врачу из Склифософского и через него убедили патологоанатомов, что запрещение вскрытия — дело решенное. Отец тоже куда-то ездил по этому вопросу.
Лёня Сульповар привез человека, который сделал заморозку тела. В конце концов, приблизительно к двенадцати часам мы получаем свидетельство о смерти — в поликлинику ездил Толя Федотов. И милиция дает разрешение на похороны.
В квартиру постепенно прибывает народ. Приезжает Любимов. Начинаем обсуждать похороны. Возникает вариант Новодевичьего. Любимов звонит в Моссовет насчет Новодевичьего. Ему отвечают:
— Какое там — Новодевичье?! Там уже не всех маршалов хоронят.
На каком же кладбище хоронить? Родители говорят, что на Ваганьковском похоронен дядя Володи — Алексей Владимирович Высоцкий, его Володя очень любил. Звоним Кобзону. Кобзон с Севой Абдуловым едут в Моссовет — пробивать Ваганьковское. Разрешение хоронить на Ваганьковском получено. Они сразу же поехали туда — выбирать место, договариваться о могиле… К двум часам Кобзон и Сева вернулись и сказали, что место хорошее и все в порядке.
Вечером должна прилететь Марина (ей сразу же дали визу). Володя умер в большой комнате, мы перенесли его в спальню. Петрович уезжает в театр, готовиться к похоронам, я остаюсь в квартире. Приезжают: Дупак — директор Театра на Таганке и журналист Надеин — Володин знакомый. Дупак сказал, что ею вызывали в горком партии и чуть ли не сам Гришин заявил, что похороны надо провести на самом высоком уровне, что чуть ли не улицу назовут именем Высоцкого и т. д. Надеин говорит, что ему в «Советской культуре» заказали некролог. Мы все читали текст, правили… В итоге: никакого «высокого уровня» не было — хоронил театр. Некролога тоже не было.
Я еду встречать Марину. Решаем вопрос, в чем хоронить Володю. Долго обсуждали этот вопрос вместе с Любимовым. Сначала решили хоронить в костюме Гамлета — в подлинном костюме, в котором он играл на сцене. Потом решили по-другому: подлинный костюм оставить в театре, а из его вещей подобрать такой же. Нашли черный свитер и черные брюки. В тот же вечер, то есть это было уже два часа ночи, говорили о реанимационной машине, в которой предполагалось отвезти Володю в театр.
