Ефрем Филофейский - Моя жизнь со Старцем Иосифом
Я служил литургию, причащал Старца каждый день. Он ничего не ел, только немного сухарей и арбуз, чтобы заесть таблетки.
* * *
Наступил канун праздника Успения, 14 августа по старому стилю. Я и отец Арсений были на кухне, когда Старец мне сказал:
— Замочи, дитя мое, рыбу, пусть выйдет соль, чтобы приготовить трапезу отцам на Успение.
А когда я замочил, он мне сказал:
— Смотри, не передержи ее в воде, чтобы она не испортилась.
Этот человек готовился уйти, но даже и в этот момент заботился, чем он нас будет угощать!
В тот день рано утром я ему сказал:
— Старче, помыть тебе ноги?
Никогда раньше он мне этого не позволял. Но в тот день согласился.
— А ногти тебе подрезать?
— Подрежь.
Никогда он мне не позволял их подрезать. И они выросли… Матерь Божия! Он их никогда не подрезал. Это был бесподобный человек! Еле-еле я смог их подрезать ножом. Куда там было ухватить их даже кусачками!
— Старче Арсений, помыть и тебе ноги?
Он не хотел, но Старец сказал:
— Позволь ему, пусть у малого останется память.
Итак, я им помыл ноги, подрезал ногти. Потом он начал сильно задыхаться. Я стал его обмахивать — ему полегчало. Потом, от большого сокрушения, Старец начал плакать. Смерть он ожидал всю жизнь. Ведь пребывание его здесь было подвигом, и трудом, и болью. Его душа жаждала упокоения, и тело тоже. И хотя с самого начала он нам привил отчетливую память о смерти, на нас произвело очень сильное впечатление, как он сроднился со страшным таинством смерти. Казалось, он готовится к празднику. Настолько его совесть извещала его о Божией милости. Однако в последние дни он плакал более обычного.
Отец Арсений подошел и, как мог, стал утешать Старца:
— Старче, столько трудов, столько молитв ты совершил за всю свою жизнь, столько слез пролил! И опять плачешь! Не плачь больше, а то опять начнешь задыхаться.
Старец посмотрел на него и вздохнул:
— Арсений, Арсений… — как будто он ему говорил: «Ничего-то ты не понимаешь, Арсений».
Старец плакал не о своих грехах. Он проливал слезы, ибо чувствовал, что уходит и направляется к возлюбленному Богу и к возлюбленной Пресвятой Богородице. Поэтому то, что он чувствовал, знал только он. Для нас же это было покрыто мраком.
* * *
После слез лицо его просветлело. Было даже и не видно, что он болен. В это время пришел господин Сотирис Схинас, издатель церковного бюллетеня Святой Горы. Господин Схинас Сотиракис — так мы его ласково называли — был нашим хорошим знакомым. Он пришел, чтобы оформить подписку. Старец сказал:
— Добро пожаловать, дорогой господин Сотиракис.
— Как поживаете, Старче, как себя чувствуете? — спросил тот и поцеловал его руку.
— Я болен.
— По вам не скажешь, что больны. Вы выглядите прекрасно.
— Завтра вы об этом услышите.
— Да ну! Не бойтесь, Старче. Я буду на праздничном бдении в скиту, рядом с вами.
— Тогда вы услышите и заупокойный колокол.
— Ах, Старче, не верьте в это!
— Хорошо.
Затем Старец мне сказал:
— Вавулис, отдай деньги господину Схинасу и угости его.
Я ему дал один кусочек лукума, холодной воды, деньги, и он ушел. Он не придал значения словам Старца, потому что видел, как бодро Старец разговаривает. Старец сиял, но господин Схинас не знал, почему он сияет.
Перед тем как уйти, господин Схинас сказал:
— Прекрасно, Старче!
А потом спросил его:
— А все эти монахи — твои?
На минуту Старец задумался. Потом улыбнулся и ответил:
— Видишь этих монашков? Они покорят Святую Гору!
Так и случилось. Община отца Иосифа Младшего восстановила монастырь Ватопед, отец Харалампий стал игуменом в монастыре Святого Дионисия, я — в монастыре Филофей, а мои духовные чада возродили монастыри Ксиропотам, Каракалл и Констамонит. А отец Ефрем Катунакский особенно полюбил монастырь Симонопетра и очень помог этой обители. Старец предвидел наше будущее. Поэтому накануне смерти сказал:
— Нет вам благословения жить вместе после моей смерти. Каждый будет жить отдельно.
* * *
Наступил вечер, и я должен был служить в своей Благовещенской церковке, а затем в домике Старца, потому что у нас было несколько церковок и мы служили в них литургии по очереди. Это был единственный день, когда Старец не смог молиться в церкви как из-за жары, так и потому, что задыхался. Он сел на балконе рядом с окном храма и помогал петь. С трудом он спел Трисвятое вместе с нами. Я служил в алтаре, он подошел, причастился. Когда причастился, сказал: «В напутие живота вечнаго».
Я собрался идти в свою келлию. Пошел и Старец в свою келейку, сказав мне:
— Ты теперь ступай отдохни и быстро приходи, как только рассветет: может быть, ты мне будешь нужен.
Я положил поклон, пошел к себе, немного поспал, проснулся, пришел к Старцу и застал его с отцом Арсением во дворе, под виноградом. Вся нижняя часть его тела опухла. Это была сердечная недостаточность. Отек дошел до сердца.
Старец встал, вышел ненадолго на открытое место и посмотрел ввысь, окинув взглядом все вокруг с одного края до другого. Как будто он все это видел в последний раз, как будто прощался с миром. Затем снова сел и сказал мне:
— Отец, смотри, чтобы рыба у вас не протухла. Ты дашь отцам арбуз, хлеб, сыр и каждому четки. Дай-ка мне мою таблеточку.
— Хорошо, — сказал я.
Я принес и водички, он ее выпил.
— Дитя мое, отведи-ка меня в келлию, есть одно дельце.
Я обнял его, чтобы поднять. Но так как он был сильно опухший, а я совсем слабый, он мне сказал:
— Ты не можешь один меня поднять, позови Бранко.
Это был могучий телосложением и очень благоговейный послушник-серб, сильно любивший Старца. [75] В тот момент Бранко занимался чем-то в саду напротив. Я его позвал, и он пришел. Мы подняли Старца и, поддерживая, потихоньку отвели внутрь. Подождали снаружи, а затем снова посадили его на скамеечку под виноградом во дворе. Там он мне сказал:
— Дитя мое, что-то я сегодня плохо вижу.
— Старче, даже если бы кто был из железа, то и тогда он не вынес бы того, что ты терпишь. То, что ты теперь не видишь, это пустяки. Все это зачтется тебе как мученичество.
— Да, — ответил он, — правильно.
* * *
Спустя немного времени Старец мне сказал:
— Солнце поднимается, дитя мое. Что же Бог меня не забрал? Это же было решение Божие, почему Он медлит меня взять? Солнце все выше, я уже должен был уйти.
Это было последнее посещение лукавого. Как только он увидел, что терпение Старца немного поколебалось, так сразу вцепился в него, словно все время следил за ним. Диавол сказал ему: «Раз солнце уже поднялось, значит, извещение было неверным. Еще протянешь, не умрешь». Подумать только! Хотя Старец и был исполином и боговидцем, но и он в последнее мгновение подвергся опасности. Лишь только Старец пожаловался, враг в ту же минуту в него вцепился, ему хватило и одной минуты. Лишь только появилась трещинка в стене дома его души, как диавол сразу постарался туда подложить динамит, чтобы взорвать его душу. Потому и подсунул ему помысл: «Ты не уйдешь, будешь дальше мучиться». Так он хотел подорвать его веру.
