Борис Тесляров - От Карповки до Норвежского моря
Совет в Северодвинске
Наш Генеральный директор развил бурную деятельность по созыву Совета директоров и в Северодвинске уже находились Генеральный директор Пролетарского завода Пашкевич, Главный технолог ЛАО Водянов и ожидали, насколько я помню, приезда руководства «Малахита», «Азимута» и «Агата». После короткого заседания заводской комиссии было принято решение о подготовке акта заводских испытаний с приложениями протоколов испытаний первых четырех подсистем и перечня замечаний и рекомендаций комиссии. Для многих членов нашей сдаточной команды командировка заканчивалась и они уезжали в Ленинград. Оставались, в основном, лишь комплексники и наши члены комиссии. На следующий рабочий день после возвращения в Северодвинск общее внимание было приковано к гондоле. На технологической площадке («седле»), одетой на гондолу сразу же после того, как лодка ошвартовалась у пирса, мы вместе с пролетарцами с нетерпением ожидали вскрытия лаовскими механиками съемных листов, чтобы проникнуть внутрь гондолы. Вдруг кто-то из ожидавших издал громкий удивленный крик, представлявший собой расшифрованное русаковское четырехбуквенное выражение, после которого последовала фраза — «Тело-то в очке». Это означало, что стабилизатор антенны не вышел из выходного отверстия гондолы (ангара) и антенна должна была находиться внутри. Теперь уже ЧП приобретало совершенно другую окраску. Как только лаовцы ослабили крепление съемных листов все почувствовали сильный запах дизельного топлива («солярки»), которым была заполнена наша антенна, а когда листы были сняты, нашему взору предстала страшная картина. Наполненная парами дизельного топлива, гондола представляла собой емкость, плотно забитую оторванными и смятыми кусками антенны вперемежку с кабель-буксиром до такой степени, что с трудом можно было различить кабелеукладчик и барабан лебедки УПВ. Все это напоминало огромное логово, кишащее переплетенными, изогнутыми и обвивающими друг друга змеями. Итак, сразу же стало ясно, что произошло в море. В начальный момент постановки по причинам, которые нужно было ещё установить, стабилизатор (концевое тело) не вышел из ангара, где он хранится при запасованной антенне, а антенна продолжала разматываться с барабана, фиксируя своими магнитными метками длину якобы вытравленной части. Это продолжалось до тех пор пока в гондоле не образовалась то самое «логово» из оторванных, смятых и перекрученных кусков антенны и кабель-буксира, которое и привело к механической остановке барабана лебёдки. Теперь предстояло выяснить причины, из-за которых не вышло тело. Начался настоящий бой между нашими специалистами и пролетарцами. С обеих сторон в ход шли самые невероятные обвинения, среди которых, по всей видимости, находились и те, что послужили причиной этого ЧП. Среди наших аргументов главными были несоответствие диаметра выходного отверстия диаметру стабилизатора, отсутствие смазки выходного отверстия и наличие признаков ржавчины на его поверхности, не соответствие создаваемого в гондоле давления усилию выталкивания тела, вспомнили и сбои в работе кабелеукладчика при запасовке антенны и все «грехи» УПВ «Руза-П», которые были обнаружены при испытаниях станции «Аврора-П», и многое другое. Со стороны пролетарцев нам были предъявлены встречные обвинения в несоответствии диаметра тела диметру выходного отверстия, в неправильной конструкции тела, при которой крылья начинают раскрываться уже прямо в ангаре и тормозят выход (тогда стабилизатор имел складные крылья, которые должны были раскрываться при выходе его из ангара, образовывая планерную конструкцию и обеспечивающую вытяжку антенны и удержание её в горизонтальном положении), в неправильном выборе конструкционных материалов, в отсутствии сигнализации о выходе стабилизатора, а также, как и мы, вспоминали все «грехи» нашей буксируемой антенны станции «Аврора-П». На этом временном этапе каждая сторона «билась насмерть», отклоняя обвинения «противника» и доказывая свою невиновность. Над нами и над пролетарцами довлела ситуация срыва испытаний. Тем временем собрались все директора и в кабинете директора «Дубравы» начался Совет, который, как рассказывали, сразу принял форму острой полемики между Громковским и Пашкевичем. А затем, когда первые эмоции поутихли и весь пар благородного негодования был выпущен, перешли к спокойному обсуждению создавшегося положения. Этому возможно способствовал и сделанный перерыв на обед, во время которого Громковский довольно долго что-то обсуждал с Паперно и Лобановым, а затем и с Пашкевичем. На послеобеденном Совете, на котором присутствовал и я, в выступлениях двух противоборствующих сторон зазвучали схожие мотивы о сложности внедрения принципиально новой техники, о необходимости тщательного анализа возможных причин ЧП, однозначного их определения, выработки мероприятий для их устранения и т. п. Кроме того, Громковский, говоря о необходимости скорейшего ввода в строй всех радиоэлектронных систем на уже сданной Флоту лодке, высказал мысль о возможном разделении испытаний первых четырех подсистем комплекса с испытаниями 5-ой и 6-ой. Это предложение сразу поддержало руководство «Агата» и стало нашим откровенным союзником, т. к. их собственные дела также требовали времени для существенных доработок «Омнибуса». Более осторожно, но принципиально не против, высказался «Малахит» и, конечно же, поддержал Громковского «Пролетарский завод». Не могу с полной уверенностью утверждать, но думаю, что эту мысль подсказал Генеральному директору Паперно. Да и всем остальным директорам эта мысль понравилась, а кто-то даже высказал сакраментальную фразу о том, что ведь плавали до сих пор лодки без этих подсистем и ничего. Впервые в Северодвинске было озвучено то, что стало в недалеком будущем предметом совместных решений Министерства и Флота о разделении испытаний комплекса на два этапа. Директора разъезжались, а мы оставались готовить документы ходовых испытаний первых четырех подсистем.
Тем временем наши механики приступили к ликвидации последствий ЧП и постепенно освобождали гондолу от измочаленной в куски антенны. Это была тяжелая работа в ужасных условиях и каждый раз механики возвращались насквозь пропитанные соляркой. На все дни их тяжелой работы Пармет договорился с командованием «Котласа» и после каждой смены они могли попариться в сауне и смыть с себя запах солярки, окончательно заглушая его в нашем изоляторе запахом прозрачной жидкости из нашего алюминиевого чайника.
Благодаря усилиям Л. П. Хияйнена мы быстро получили все необходимые данные для окончательной обработки материалов: кальки фактического маневрирования нашего обеспечения, выписки из формуляров их шумности и среднестатистические данные о типах гидрологии в полигонах наших испытаний, которые даже согласовывались с информацией, полученной нашим «Жгутом». За время чуть меньшее двух недель были готовы и подписаны все протоколы, акт, а также перечень замечаний и рекомендаций комиссии. В конце сентября я вылетел в Ленинград для переоформления командировки и составления графика устранения замечаний комиссии.
