Василий Козаченко - Белое пятно
Сегодня Яринка тоже возвращается с трудного секретного задания. И хочется ей как можно скорее из открытой степи попасть в спасительный лесной полумрак.
Торопится, все ускоряя и ускоряя шаг. Уже почти бежит к дубу. И вдруг видит на нем что-то непривычное для глаз, непонятное. Что-то тревожное и настораживающее.
И вместо того чтобы остановиться, Яринка бегом бросается навстречу этому непонятному и тревожному. Будто кто-то родной попал в беду, и она спешит ему на помощь.
Она сейчас одна-одинешенька среди этой залитой лунным светом степной шири, возле темной опушки. Но страха она не ощущает. Лишь тревожное любопытство, беспокойство. Не боится Яринка ни степи ночной, ни леса, потому что родилась и выросла она здесь на опушке, потому что это ее родная степь, ее родной лес.
Бежит, не отрывая глаз от дуба, смотрит и никак не может понять, что это там белеет призрачно, закрыв вершину дерева? Бежит Яринка, торопится, даже и не предполагая, что именно ей - первой в этих краях за два долгих года - довелось встретиться с первым советским парашютистом.
Бежит Яринка. И дуб на глазах вырастает, будто торопится ей навстречу. Четкий, знакомый с детства до мельчайшего листика и веточки темный силуэт могучего дуба на яснеющем фоне звездного неба. Под ним непроглядно-темный круг густой тени, а над ним... что-то загадочное, серебристо-белое... Может, опасное?
Бежит Яринка. И дуб, и черная тень, и белое привидение все ближе да ближе. Совсем уже рядом, и вдруг то ли из-под земли, то ли с неба:
- Стой! Стрелять буду!
От неожиданности Яринка Калиновская останавливается, будто наскочив на какую-то невидимую стену.
Голос прозвучал над нею подобно грому... Однако...
постой! Он ведь... в самом деле, это женский голос! Собственно, даже не женский, а скорее детский. И в этом голосе не испуг, а злость и слезы.
- Слышишь, ты, не подходи! Не подходи, говорю тебе в последний раз! Стреляю!..
Голос Насти и в самом деле дрожит, ломается от жгучих слез, отчаяния и растерянности. И то сказать!
Всего ждала, ко всему готовилась: V-фашистам, полицаям, собакам, хоть к самому Гитлеру! Но чтобы женщина...
Настя яростно рванулась всем телом и, ослепленная пронзительной болью, почувствовала, как в плече у нее что-то хрустнуло. И вот рука ее послушно сгибается в локте, быстро опускается в карман, пальцы уверенно, мягко стискивают холодную рукоятку пистолета.
- Стой! Слышь, не подходи! Стреляю! - теперь уже звонко, с радостной уверенностью повторяет Настя.
И только теперь замечает наконец Яринка повисшую в тени густой кроны щупленькую фигуру, различает белое полотнище запутанного в ветвях парашюта...
А над степью уже рассветает.
Солнце еще не близко, но уже рождается в степи новый день.
- Да стою же, стою, - негромко и спокойно, чтобы и впрямь не напугать "приведение", наконец произносит Яринка.
Она стоит на полевой меже, еле заметной в зарослях пырея, полыни и медвяной кашки, в каких-нибудь десяти шагах от дуба.
- Стою. И стрелять не нужно. Ничего плохого я тебе не сделаю. Да и оружия у меня нет.
Минуту обе молчат. Что же говорить или делать дальше?
Наконец, более подготовленная ко всяческим неожиданностям, заговорила Настя:
- Ты что, одна здесь?
- Одна-одинешенька.
- И чего носит тебя нелегкая по ночам?
- А тебя?
- Меня!.. - чуточку обидевшись, свысока бросает Настя. - Меня... Что ж тут удивительного? Нужно, вот и носит.
- Ну, так же и меня, - и Яринка, правда чуточку нервно, прыскает со смеху.
Невольно прыскает и Настя. И сразу же умолкает, становится суровой.
- Гм... а ты никого здесь поблизости не встретила?
- Ни единой души.
- Гм... подойди поближе, чтобы я лучше тебя рассмотрела. Только не спеши... И если что... сразу же стреляю... Ты знаешь, как я стреляю?
- Откуда же мне знать?
- То-то и оно... с первого выстрела - в яблочко!
Яринка шагает в тень под дуб. Поднимает голову и
теперь уже спокойно и внимательно разглядывает эту странную, которая невесть откуда и взялась тут, девушку.
- Тебя кто-то привязал?
- Никто меня не привязывал, - сердито, обиженно буркает Настя.
- А как же? - так и не понимает Яринка.
- Само...
- Как само? Так ты и в самом деле... - наконец догадывается Яринка, - с самолета?.. - У нее перехватило дыхание, и последние слова она уже не произносит, а шепчет горячим, сдавленным шепотом: - С нашего самолета? Правда?..
- С нашего, не с нашего! Правда, не правда! Ты лучше скажи, кто ты такая.
- Яринка, - сразу же охотно откликается девушка. - Яринка Калиновская. - И торопится добавить: - Здешняя я, комсомолка. Дочь лесника... Дом наш здесь, совсем близко. А ты?
- А что я? Ничего я... - словно холодной водой облила ее Настя. - Так я тебе и поверила! Лучше вот помоги. Я, конечно, и сама могла бы, - добавила предостерегающе, - только рука что-то побаливает...
- Сейчас. Одну минутку, - совсем не обижаясь, с радостью бросается к ней Яринка, уже навсегда, до конца своей жизни влюбляясь в эту совершенно неизвестную ей девушку, восторгаясь ее невероятной смелостью, ее героизмом.
Подумать только! Девчонка, одна, и на такое отважилась! Прыгнуть с парашютом неведомо куда!.. В самое, можно сказать, пекло! Мама родная!
И только теперь Яринка вдруг ощутила всю необычность, исключительность того, что происходит. И ту смертельную опасность, которая угрожает сейчас им обеим в чистом поле перед этим прозрачно-синим неотвратимым рассветом, и свою суровую ответственность. Такую ответственность, какой она, казалось, за два этих тяжелых и кровавых года оккупации, подполья, трудных заданий и смертельных опасностей еще, вероятно, и не испытывала.
Ведь впервые за два таких года увидела она человека оттуда, с далекой, пока недосягаемой, но такой родной Большой земли!..
Была, выходит, перед Яринкой Калиновской не просто советская девушка, нет! Это был в ее глазах Великий Посланец Великой Земли! И она, Яринка, отвечая сейчас за эту девушку перед их подпольем, перед "Молнией", перед целой страной, во что бы то ни стало обязана сделать все возможное и невозможное, чтобы спасти ее, защитить от врага, помочь.
А девушка повисла так высоко и запуталась в ветвях дуба так прочно, что сразу ей к не поможешь. Снизу даже рукой не дотянешься.
Тем временем уже светает... катастрофически быстро светает, как никогда раньше за всю короткую Яринкину жизнь.
И она, как это уже бывало с нею и раньше в самые критические минуты, взяла себя в руки. Села на землю и принялась стаскивать свои маленькие, плотно подогнанные сапожки.
- Как тебя хоть зовут? - спросила она, аккуратно поставив оба сапожка возле ствола.
- Настей, - не колеблясь, ответила та, склонив набок голову и с любопытством наблюдая за Ярпнкой.
