Ольга Ерёмина - Иван Ефремов
Новожилов писал: «Как-то в августе мне вспомнилось об университете, и стало ясно, что я надолго отстану от курса, а уехать к началу занятий и оставить партию без коллектора-геолога недопустимо и к тому же самому остаться без практики не лучше. Мы обсудили эту проблему. Иван Антонович начал с того, что отпустить меня не может… Столковались вот на чём: 1) Иван Антонович прочтёт мне некоторые лекции из программы 4-го курса и что лучше эти лекции иллюстрировать фактическими разрезами, когда будем уже в пути к месту работы, 2) пока не разделимся, я буду вести съёмку вместе с ним, 3) по возвращении в Ленинград он, кроме отзыва о геопрактике, даст справку о прочитанных мне лекциях из программы текущего курса…»
И практика началась.
Ефремов и Новожилов отправились на Тупик — пешком. Пройдя за день по извилистой горной дороге 47 километров, они решили заночевать в зимовье, которое значилось на карте. Подошли к дому, мечтая о горячем чае и постели — и вдруг из темноты:
— Стой! Кто идёт? Стрелять буду!
— Зимовать! — ответил без колебаний Иван Антонович.
Ответ обескуражил хозяина: он первый раз слышал, чтобы к нему шли зимовать!
Оказалось, в темноте путники прошли мимо зимовья и приняли за ночлег золотоскупку. Сторож ужасно нервничал — пришлось быстро уйти, но возвращаться назад не хотелось, и ночевали на улице.
(В 1935 году Новожилов написал целую поэму о могочинском сидении и пути на Тунгир — оригинал с вклеенными фотографиями и рисунками автора хранится в семейном архиве И. А. Ефремова и Т. И. Ефремовой.)
В конце августа маленький отряд: Ефремов — начальник партии, петрограф А. А. Арсеньев, сотрудник треста «Восток-нефть» старший коллектор Н. И. Новожилов, студентка четвёртого курса Ленинградского горного института О. Н. Лесючевская, которая исполняла обязанности и художника, и старшего коллектора, — воссоединился в Тупике, том самом, где Иван Антонович два года назад ждал большой воды, чтобы отправиться в Усть-Нюкжу. В этот раз Тупик буквально плавал в остатках наводнения — дожди в горах не прошли даром, и Лесючевская с Арсеньевым дожидались друзей, сидя на крыше.
Наняв трёх рабочих, построили карбаз, погрузили на него дополнительно лёгкую лодку. Иван Антонович предложил дать кораблю имя, выбрали то, которое придумал начальник: «Аметист». Новожилов на борту написал это имя голубой краской, быстро поставили мачту, приснастили парус, из платка сделали вымпел.
В полдень 4 сентября карбаз поплыл по сливу струй — вниз по шумному Тунгиру, затем по широкой Олёкме, правому притоку величественной Лены. Команда дружно распевала сочинённый там же «Верхне-Чарский гимн». Каждый знал, что вместо 80 тысяч рублей, положенных на экспедицию по смете, у отряда на всё про всё только четыре тысячи, что наступает осень, а впереди их ждёт тяжелейший путь. Но весело было на карбазе — весело не от бездумности и беспечности: душа звенела от радости долгожданного труда, от сознания, что мы, люди, можем преодолеть любые трудности.
Камертоном для каждого в дружном коллективе был Ефремов. Нестор Иванович вспоминал, как описывал Грин одного из своих любимых героев — лоцмана по имени Битт-Бой: «Теперь нам пора объяснить, почему этот человек играл роль живого талисмана для людей, профессией которых был организованный, так сказать, риск.
Наперекор умам логическим и скупым к жизни, умам, выставившим свой коротенький серый флажок над величавой громадой мира, полной неразрешённых тайн, — в короткой и смешной надежде, что к флажку этому направят стопы все идущие и потрясённые, — наперекор тому, говорим мы, встречаются существования, как бы поставившие задачей заставить других оглядываться на шорохи и загадочный шёпот неисследованного. Есть люди, двигающиеся в чёрном кольце губительных совпадений. Присутствие их тоскливо; их речи звучат предчувствиями; их близость навлекает несчастья. Есть такие выражения, обиходные между нами, но определяющие другой, светлый разряд душ. «Лёгкий человек», «лёгкая рука» — слышим мы. Однако не будем делать поспешных выводов и рассуждать о достоверности собственных догадок. Факт тот, что в обществе лёгких людей проще и ясней настроение; что они изумительно поворачивают ход личных наших событий пустым каким-нибудь замечанием, жестом или намёком, что их почин в нашем деле действительно тащит удачу за волосы. Иногда эти люди рассеянны и беспечны, но чаще оживлённосерьёзны. Одна есть верная их примета: простой смех — смех потому, что смешно и ничего более: смех, не выражающий отношения к присутствующим».[111]
Нестор Иванович уже ощущал, что судьба его неожиданно поворачивается: с 1935 года студент-геолог поступил работать в Палеонтологический институт — и покинул его только в 1973-м, выйдя на пенсию.
В Усть-Нюкже, в колхозе, Иван Антонович рассчитывал взять в аренду оленей. Не удалось. Тогда команда сплавилась до устья Хани, где была фактория, откуда вьючной тропой через отроги хребта Удокан планировалось выйти в район Верхней Чары, — но в Хани олени были слишком дороги. По слухам, якуты кочевали где-то не очень далеко. Арсеньев вызвался было найти у них вьючных лошадей, но надеяться на это не стоило.
Ефремов принял, возможно, единственно верное решение: пробиться к Чаре кружным путём, через Якутию, сплавившись ещё ниже по Олёкме, затем поднявшись по реке Токко. Говорили, что оленей там гораздо больше.
Пока стояли в посёлке, удалось захватить съёмкой низовья речки Хани.
Ниже Хани Олёкма бурлила порогами, которые по низкой осенней воде считались непроходимыми. Длина порожистого участка составляла 170 километров.
Как переоборудовать карбаз — неуклюжее судно, этот «утюг на воде», для плавания в порогах?
«Аметиста» надо было разгрузить для надстройки бортов и двускатной носовой кровли. «Груз перетаскивали по косогору, работали все. Оставалась самая тяжёлая ноша — 80-килограммовый ящик с сахаром; нужно было нести его вдвоём, но Иван Антонович подставил спину и приказал взвалить ящик; нёс его он как будто без усилий».[112]
По команде Ефремова отряд взялся нашивать борта и укреплять нос, вдобавок обтянув его брезентом, и 3 октября партия двинулась вниз — туда, где Олёкма с рёвом прорывается на север через отроги хребта Удокан, где вода бьётся о скалы — «чёртовы зубы» и бушуют пороги Болбукта, Олдонгсо и Махочен.
«Поверхность воды начала вспучиваться длинными и плоскими волнами. Карбаз — тяжёлый плоскодонный ящик с треугольным носом — стал медленно поворачиваться и нырять. Под носом захлюпала вода. Рёв приближался, нарастая и отдаваясь в высоких скалах. Казалось, самые камни грозно ревели, предупреждая пришельцев о неминуемой гибели.
