Юрий Сушко - Любимая женщина Альберта Эйнштейна
Не выдержав преследований, Эйнштейн опубликовал открытое письмо: «Проблема, вставшая перед интеллигенцией этой страны, весьма серьезна. Реакционные политики посеяли подозрения по отношению к интеллектуальной активности, запугав публику внешней опасностью. Преуспев в этом, они подавляют свободу преподавания, увольняют непокорных, обрекая их на голод. Что должна делать интеллигенция, столкнувшись с этим злом? По правде, я вижу только один путь – революционный путь неповиновения в духе Ганди. Каждый интеллигент, вызванный в одну из комиссий, должен отказаться от показаний и быть готовым к тюрьме и нищете. Короче, он должен жертвовать своим благополучием в интересах страны. Он должен основываться на убеждении, что для гражданина позорно подчиниться подобной инквизиции, оскверняющей дух конституции. Если достаточное число людей вступит на этот тяжелый путь, он приведет к успеху. Если нет – тогда интеллигенция этой страны не заслуживает ничего лучшего, чем рабство».
В 50-е годы газетными сенсациями стали призывы великого ученого помиловать супругов Розенберг, осужденных к смертной казни за атомный шпионаж, и его жаркий призыв ко всем американцам не давать показания следственной комиссии сенатора Маккартни.
Провозглашенная им «охота на ведьм» радовала Эйнштейна тем, что он оказался в замечательной компании – композитор Леонард Бернстайн, кинорежиссер Стэнли Крамер, драматург Артур Миллер, певец Пит Сигер, кинозвезды Чарли Чаплин, Орсон Уэллс...
* * *В 1952 году премьер-министр Израиля Давид Бен-Гурион после смерти первого президента молодого еврейского государства Хаима Вейцмана предложил Эйнштейну баллотироваться на пост президента его страны. Однако великий физик, проявив максимум дипломатичности и деликатности, от столь лестного предложения отказался, ссылаясь на свою удаленность от практической жизни, непрактичность и общую рассеянность. Хотя свой отказ сам считал почти предательством. Тем не менее портрет Альберта Эйнштейна как выдающегося еврея украсил денежные банкноты Израиля.
К концу жизни Эйнштейн изменил свои взгляды на религию и богоизбранность евреев. В письме философу Эрику Гуткинду он неспроста написал: «Для меня иудаизм, как все другие религии, является воплощением самых детских предрассудков... А еврейский народ, к которому я счастлив принадлежать и с менталитетом которого я ощущаю глубокое родство, не обладает для меня качествами, отличающими его от всех прочих народов... Насколько я могу судить по своему опыту, они ничем не лучше любой другой группы людей, хотя от самых худших язв общества их хранит недостаток у них власти. В остальном я не вижу в них ничего «избранного»...»
Примерно за год до смерти он говорил о «космическом религиозном чувстве», о том, что хотел бы «ощутить Вселенную как единый космический организм». Но при этом он с удовольствием цитировал посвященное ему стихотворение:
Был этот мир великой тьмой окутан.
– Да будет свет! – и вот явился Ньютон.
Но сатана недолго ждал реванша:
Пришел Эйнштейн, и стало все как раньше.
ПРИНСТОН, апрель 1955
На склоне лет Альберт Эйнштейн оценивал свои жизненные достижения с тем самым «спокойным удовлетворением». Он знал, что ему удалось суметь вышибить из-под человека твердь мироздания и он заставил его ощутить себя в беспредельном, искривленном конгломерате сил, пространств, времен, движений. Десятки лет ученый бился, чтобы связать геометрию, оптику, механику, тяготение, электромагнитные силы, атомную физику, создать единую теорию поля, чтобы отыскать один золотой ключик, который отпирал бы замки всех тайников природы. Но не успевал.
В начале апреля 1955 года он получил письмо от своего старинного друга, славного доброго Бертрана Рассела. Молодец старина, по-прежнему бодр, полон энтузиазма. Рассел напоминал Эйнштейну об их прежней идее, которую обсуждали еще в Принстоне и на Саранак-Лейк. А именно – объединения ученых в борьбе против ядерного оружия. Но для этого сначала нужно выступить с манифестом, но не представителей того или иного народа, континента или вероучения, а просто известных всему миру людей, представителей человеческого рода, которому грозит уничтожение. Рассел брался составить текст такого обращения и спрашивал совета, кого бы из маститых, уважаемых ученых привлечь к этому движению.
Эйнштейн еще раз перечитал письмо. Конечно, идея здравая. Рассел прав: все мы пристрастны в своих чувствах. Однако, как люди, мы должны помнить о том, что разногласия между Востоком и Западом должны решаться только таким образом, чтобы дать возможное удовлетворение всем: коммунистам и антикоммунистам, азиатам, европейцам или американцам, белым и черным. Эти разногласия не должны решаться силой оружия. Это должны понять как на Западе, так и на Востоке.
Сейчас же нужно ответить Бертрану. Эйнштейн неловко повернулся в кресле и едва не застонал от боли. Что за черт, отчего же такая тяжесть в животе?.. Когда боль стихла, забившись куда-то в глубину, Эйнштейн позвал Элен и попросил принести кофе. А сам принялся сочинять ответ, полный безоговорочной поддержки плана Рассела. Но заметил при этом, что сам он, к большому сожалению, не сможет в данный момент оказать какую-либо реальную помощь, поскольку хворает, но подпись свою с удовольствием поставит. Подумав, он написал несколько имен ученых, но, что-то вспомнив об одном из них, вычеркнул. Потом Эйнштейн отдал письмо секретарю и велел поскорее отправить.
Буквально через неделю, разбирая почту, Элен Дюкас обнаружила очередное послание Бертрана Рассела и тут же отнесла его патрону. Пробежав текст, Эйнштейн поправил одно-два слова и подписал манифест.
* * *...16 апреля после обеда Эйнштейн, как обычно, отдыхал у себя в комнате. Верная Элен Дюкас, находившаяся в соседнем кабинете, внезапно услышала шум падающего тела. Она вбежала и обнаружила Эйнштейна лежащим на полу ванной комнаты. Буквально за несколько дней до этого она заметила, как лицо Эйнштейна исказила гримаса нестерпимой боли, и встревоженно спросила: «Все ли в порядке?» Через силу он ей ответил в своей обычной манере: «Всё – в порядке. Я – нет».
Прибывшие врачи никак не могли уговорить Эйнштейна отправиться в больницу. Он категорически возражал. Морфий снял боли, и Эйнштейн уснул. Элен пристроилась на диванчике в кабинете хозяина, который располагался дверь в дверь с его спальней, и всю ночь подавала больному кубики льда и минеральную воду, чтобы не допустить обезвоживания организма.
На следующий день врачи продолжали настаивать на немедленной госпитализации. Эйнштейн по-прежнему сопротивлялся. Решающим аргументом доктора Дина стал упрек:
