Константин Кунин - Магеллан
«Эпоха великих открытий — 1486–1522 гг. — переполнена подвигами и именами всякого размера и значения, но среди них выделяются три человека, деяния коих оценивались различно, хотя никто никогда не мог им всем отказать в первом месте среди многих деятелей данного времени.
Это в порядке времени действия: Колумб, Васко да Гама, Магеллан. Нам кажется, что и степень важности совершенного каждым из них подвига располагается в том же возрастающем порядке.
Заслуга Колумба в том, что именно он подал испанцам мысль плыть поперек океана, в широтном направлении. Трудность, им превзойденная, заключалась в командовании эскадрой иноплеменных судов. Однако остается совершенно неизвестным, что случилось бы, если бы на пути Колумба не лежала Америка, и его переход, длиной в две тысячи шестьсот морских миль, совершенный в двадцать шесть дней, обратился бы в стодневный и больше. Притом путь его оказался легким вдоль полосы восточного пассата.
Задача, решенная да Гамою, была куда труднее и смелее. Осмелиться отойти от семидесятилетнего обычая плаваний к югу вдоль берега Африки и избрать неизвестный путь вдоль меридиана посреди открытого океана, где надо было идти не прямо на юг, а извилистым путем, и все это на основании смутных данных, доставшихся да Гаме от предшественников, конечно, не есть результат только одной смелости.
Общая длина его пути до мыса Доброй Надежды от островов Зеленого мыса составляет три тысячи семьсот семьдесят миль, а переход занял девяносто три дня и, несмотря на то, был удачен.
Несомненно, этот подвиг уступает только Магеллану, другому португальцу, решившему еще более крупную задачу. Подумайте только, что представляло для этих мореплавателей — решиться принять то или иное направление их пути. Перед ними лежала полная неизвестность, и все зависело только от их решения.
Действительно, их дела воистину суть подвиги».
Вместе с Магелланом погибло восемь человек. Среди них был Кристобаль Рабелло, капитан «Виктории». Имя мальчика-юнги, мужественно сражавшегося рядом с Магелланом и убитого одним из первых, не дошло до нас. В списке команды он записан «сыном галисийца».
Весть о гибели командира привела в отчаяние его спутников. Барбоса и другие, оставшиеся на кораблях, не стесняясь, порицали тех, кто своим поспешным бегством с отмели способствовал смерти Магеллана. Весь день на кораблях шли пререкания и перебранка.
После долгих споров моряки решили, что капитаном «Тринидада» будет Дуарте Барбоса, которого все считали преемником Магеллана; капитаном «Консепсиона» — Хуан Серрано; капитаном «Виктории» — Луис-Альфонсо де Гоес.
Хотел стать капитаном и Хуан Карвайо. Обиженный тем, что ему не дали корабля, он затаил недовольство.
Узнав о гибели командира, фактор и писец поспешили перевезти на суда все товары, которые испанцы выгрузили на берег для обмена с жителями Себу.
Но, казалось, все их опасения были напрасны. Ничто не изменилось в Себу. Моряков по-прежнему приветствовали на улицах, по-прежнему радушно угощали.
28 апреля на «Тринидад» явился раджа Хумабона. Поднявшись на корабль, он вдруг опустился на груду канатов и начал громко всхлипывать. Вскоре все его жирное тело стало сотрясаться от рыданий.
Моряки молча стояли вокруг. Потом Хумабона заговорил. Слова вырывались из его груди сквозь тяжелые рыдания. Он лепетал, что он в отчаянии оттого, что командир не устоял перед врагами, что никогда еще не видал он такого отважного воина, как покойный, что сама жизнь ему не мила с тех пор, как погиб его названный брат и лучший друг.
Дуарте Барбоса, молча щипавший какую-то веревку, угрюмо спросил:
— Скажи-ка лучше, старик, почему ты и твои воины спокойно смотрели, как убивали нашего Фернандо и других товарищей наших? Почему ты ему не помог, хотя он сражался ради тебя?
Рыдания раджи стали еще более громкими, а речь еще более бессвязной. С трудом успокоившись, повелитель Себу начал уверять, что он несколько раз порывался ввязаться в бой, но боялся разгневать командира. Перед высадкой на Мактане Магеллан не велел радже и его воинам выходить на берег и приказал оставаться в лодках, «чтобы им видно было, как сражаются испанцы». Если бы не запрет командира, войска раджи Хумабона вмешались бы в битву, и, вероятно, судьба Магеллана была бы иной.
Барбоса промолвил тихо:
— Нашего любимого командира и его товарищей ты не мог или не хотел спасти. Позаботься хотя бы, чтобы враги вернули их тела, мы хотим похоронить их по своему обычаю.
Серрано громко крикнул:
— Да, скажи им, что мы отдадим все, что они захотят, за тела наших друзей.
Раджа заторопился. В самом деле, он сейчас же сам поедет на Мактан, он обязательно раздобудет тела павших!
Суетливо попрощавшись, повелитель Себу покинул корабль.
К вечеру на «Тринидад» приплыл гонец от раджи Хумабона. Раджа с прискорбием сообщал, что он посылал на Мактан своего приближенного и обещал дать любой выкуп за тела убитых. Но островитяне отказались от выкупа. Их вождь велел передать, что они никогда не согласятся выдать тело командира и других павших. Покойный был великим воином и мудрым вождем. Тело его должно остаться в селении Силапулапу, чтобы его боевой, не знающий страха дух вселился в молодых воинов Мактана. Голова его будет храниться в общем доме, как величайший трофей победы над испанцами.
Прошло три дня. Утром 1 мая раджа пригласил всех капитанов и других начальствующих лиц обедать и заодно осмотреть драгоценные камни, которые он приготовил в подарок королю Испании.
Опасаясь вероломства, Серрано уговаривал товарищей не ехать. Но Барбоса заявил: если не поехать, островитяне подумают, что испанцы испугались. Он первый прыгнул в лодку и стал звать товарищей. Тогда решили ехать все вместе.
Поехали двадцать четыре человека — все три капитана: Барбоса, Серрано и Гоес, главный кормчий Андрес Сан-Мартин, судья де Эспиноса, Хуан Карвайо и другие. Звали Антонио Пигафетта, но он отказался. Раненая стрелой щека его гноилась и болела. Итальянец остался на верхней палубе, сел у борта и стал смотреть, как отчаливают шлюпки, как пристают к берегу, как придворные раджи с поклонами встречают испанцев и ведут во дворец.
Стоял зной. Дул сухой, раскаленный ветер. Дальние известковые скалы, казалось, чуть колебались. Море было покрыто дымкой. На берегу все вымерло. Только маленькие черные птицы с криком проносились над самой водой да важно прогуливался по берегу роскошный белый петух с целой стаей кур.
Пигафетта задремал, убаюканный зноем, тихим поскрипыванием мачт и легким плеском волн.
