Анатолий Конаржевский - Десять лет на острие бритвы
Челябинск
На второй день я поехал с Богдановым-младшим осматривать будущее помещение мастерских, а на третий — вместе с ним — на свалку авиалома и привезли в колонию целую трехтонную машину искалеченных моторов. Началась работа.
До сих пор у нас с женой сохранилась ложка производства этой мастерской. Моя жизнь стала какой-то странной, двойной. С одной стороны — арестант, враг народа, а с другой — человек, ведущий деловые разговоры с ответственными руководителями города, не подозревающими о том, что имеют дело с заключенным. Так было с директором Кировского завода Зальцманом и его заместителем, которые вначале и не подозревали, что я зек, а тем более «враг народа». Мне пришлось с ними обговаривать об организации в колонии цеха сидений для выпускаемой заводом техники, с ежедневным выпуском 70–80 комплектов стоимостью каждый в 1000 рублей. Завод давал необходимое оборудование, организовать такой цех пришлось уже не в 4-ой ИТК, а в 3-й ИТК, где начальником стал Л. Д. Теуш. А пока занимался главным образом ложками. Это стало массовым производством. Принцип мастерской был тот же — она являлась своеобразным профилакторием. Опыт этот был использован всеми колониями Челябинска, только в меньших мастерских.
Когда дежурил по колонии Богданов, то мы подолгу вечерами играли в шахматы. Конечно, я проигрывал из пяти партий 3–4. Он считал, что у меня хороший третий или неважный второй разряд. Сам он имел звание кандидата в мастера. Нач-к колонии, ст. лейт. /фамилии не помню/, совершенно не вмешивались в наши дела.
Раз в неделю вместе с Богдановым мы завозили в мастерские алюминиевый лом. Мне приходилось решать вопросы обеспечения др. материалами. Работа шла вовсю в две смены.
Как-то я шел по ул. Кирова и навстречу мне попадается Иван Кузьмич Павлов, тот Павлов, который меня в Магнитке в 1931 г. представлял в горкоме на прием в кандидаты партии, будучи секретарем парторганизации «Востоксантехстроя». Мы стали большими друзьями до самого отъезда моего из Магнитки в 1936 году. Я решил его не заметить и пройти мимо, отвернув в другую сторону голову. Но, буквально, через минуту за моей спиной я услышал возглас: «Анатолий, постой! Постой же, пожалуйста!».
Деваться было некуда. Он меня обнял, мы поцеловались. Я спохватился, кругом народ, центральная улица и говорю ему: — «Знаешь что Ваня, давай я уйду немедленно, ты, наверно, не знаешь, что я заключенный и враг народа, вдруг кто-нибудь увидит нас вместе, тебе сразу будут неприятности». «Ну знаешь что Анатолий, этого я не ожидал. Наплевать мне на разговоры и то, что ты заключенный, я знал еще с 1939 года, когда был в Ленинграде, то заходил к Фае и она мне рассказала всю твою историю. Сейчас же пойдем ко мне домой, я живу здесь, рядом, через два дома. Если ты не пойдешь, то обидишь меня и Тоня будет рада твоему приходу. Время обедать, поэтому я из обкома хожу обедать домой. Обком тоже рядом».
Так я попал к нему на обед. Тоня, его жена, кинулась мне на шею: «Вот это гость, так неожиданно. Дорогой Толик, как я рада, что ты жив!». Вот такая сердечная встреча была оказана мне в этой семье. Ивана Кузьмича в 1937 году, когда он был секретарем парткома мартеновского цеха, перевели в Челябинск секретарем парткома ЧТЗ, а в 1940 г. избрали секретарем тракторо-заводского райкома партии, откуда он ушел на фронт, оставив месячную дочурку. Вернулся с фронта раненным, негодным к продолжению военной службы. Его назначили зав. военным сектором Челябинского обкома партии. Вот почему, как оказалось, он знал почти всех работников УИТЛК. Впоследствии Ивана Кузьмича выбрали зам. председателя Челябинского городского Совета народных депутатов.
Я не переносил, мне были противны люди, просившие конфиденциального разговора со мной, сводившего к намекам об осторожности в разговорах с тем или иным заключенным и даже вольнонаемным и кончавшиеся просьбой устроить их оставления еще на месяц в мастерских.
В их действиях было не доброжелательство, а стремление к облегчению своего положения, сохранить свою жизнь, здоровье любым способом. Это чувство было присуще всем, кто находился за колючей проволокой, но оно проявилось по разному — подленько и красиво, благородно или с достоинством. Ведь в свое время от многих тяжелейших условий, нахождение в тесном соседстве с самыми заядлыми ворами-рецидивистами меня избавило умение хорошо рассказывать литературные произведения, что гарантировало от нападения и издевательства с их стороны.
В Магнитогорской колонии разгула такого рода не было. Режим и порядок поведения поддерживался строго. Отказчиков было очень мало, они появились в дни прибытия в колонию нового этапа. Обычно отказчиков направляли в мастерскую и на мою долю доставалась их обработка и использование.
В конце 43-го года правобережный участок был переведен на центральный левый берег реки Урал. Там мастерские продолжили свою работу. Я встретил День Победы, работая в зоне. Мы, зеки, мало знали что делается на белом свете, газет не было, следить за событиями на фронте возможности не было. Проснувшись 9 мая, я услышал какие-то радостные крики, крики «Ура!». Выбежал на плац и увидел весело-возбужденную толпу зэков и среди них охранников. Это был конец войны. Наша Победа. Душа ликовала. Я полез целоваться со своими помощником и звеньевыми, а когда собрались все в зоне мастерских, то поздравил с Днем Победы. У многих сразу возник вопрос: «А будет ли амнистия? Кого она коснется? Когда будет объявлена?» Но я почему-то с горечью в сердце подумал: «Если и будет, то не для меня, а главным образом для тех, кто действительно совершил какое-то преступление». Парадокс, но факт. Люди безвинные, как оказалось на самом деле, амнистии не подлежали.
В мастерских, по предложению механика Вильчика Иосифа (раньше работавшего бригадиром), начали выпускать ложки из дюраллюминия. Получались хорошие красивые ложки. Все шло нормально. Но совершенно неожиданно нас передислоцируют в Челябинское ИТК-4. Предложено в двухдневный срок все упаковать, приготовить к отправке в Челябинск. Меня и Немцева оставили еще на два дня для приведения всех дел в порядок и составления материального отчета, а остальных отправили в спецвагоне.
Через три дня в сопровождении одного из дежурных вахтеров, нас, пассажирским поездом Магнитогорск-Москва, доставили в Челябинск в ИТК-4. Она находилось в конце ул. Ленина, совсем рядом с лесопарком.
К моему появлению в ИТК-4 Иосиф Вильчук уже установил трансмиссию с шлифовальными кругами для обработки ложек, оборудовал печку для расплавки алюминиевого лома, создал запас литейного песка и успел даже получить все необходимое для кокильного литья. Дело было за самим ломом.
