Виктор Болдырев - Гибель синего орла
- Представляешь мое настроение? Тебя и Ромула нет, дни идут, отел на носу; пятьдесят безъягельных километров табун может едва осилить, пока осенний жирок олени не спустили. Пропустишь время - крышка; голодный переход через Омолон будет невозможен - массовые выкидыши начнутся. А у нас две тысячи важенок с телятами в брюхе. Ну и решил двинуть табун, пока не поздно, через Омолон. Хотел завтра кочевать на ту сторону.
Чуть поодаль молодые пастухи тормошат Пинэтауна. Почти четыре месяца люди не слышали фронтовых известий. Юноша рассказывает о стремительном наступлении нашей армии, о смелых операциях партизан в глубоком тылу врага.
Ромул молчаливо курит, слушая взволнованные разговоры.
- Омолон будем смотреть, - вдруг говорит он, выколачивая трубку.
Бригадир подзывает Кымыургина. Подбегает низенький, широкий в плечах парень, перевязанный чаутом. Ромул велит ловить свежих ездовых оленей и приглашает пить чай в свою просторную ярангу.
Откидывая рэтем*, едва сдерживая волнение, спрашиваю Костю: давно ли видел Марию и здорова ли она? Приятель хмурится. Несвойственное выражение грусти мелькает и гаснет на его лице.
_______________
* Р э т е м - меховой полог у входа в жилище.
- Да что ей сделается! Все тебя ждет, нос задирает, мадонна омолонская.
Слова Кости поднимают горячую волну в душе: "Милая Мария, ждет! Когда же увижу ее?"
Входим в холодный шатер яранги, сбрасываем кухлянки и вползаем в теплую меховую комнатку зимнего полога.
- А Михась?
- Хороший дед... все горностая промышляет. А Котельников - сволочь, в дым разругался с ним! Пастухов хотел обмануть. Предложил мне такую комбинацию с нормой продуктов!.. Чуть морду ему не разбил!
Костя сжимает кулачище. За два месяца привольной зимовки он поправился, поздоровел, заметно раздался в плечах.
- Ну, ты, брат, поосторожнее, еще снабжать пастухов откажется.
- Пусть попробует, всю конторку разнесу... Жулик он! - зло бормочет Костя.
И все-таки осложнять отношения с Котельниковым не следует, лучше примирить с ним Костю при удобном случае. Я и не подозревал, что в эту минуту Котельников готовил предательский удар в спину.
Час спустя отправляемся на свежих упряжках осматривать путь завтрашнего кочевья. Откладывать переход табуна через Омолон невозможно.
Старый след Костиной нарты уводит в лабиринт заснеженных проток. Удивляюсь необычайной мощи чозениевых и тополевых рощ на островах. Вокруг вздымаются могучие стволы, смыкаясь тяжелыми снежными кронами над белыми протоками. Мчимся словно в снежных туннелях, освещенных искусственным матовым светом.
Ромул скользит на своей легкой нарточке, внимательно оглядывая заснеженные островные чащи. На гибких ивовых ветвях сидят рябчики. Вспоминаю день, когда мы ехали с Марией на факторию. Так же, как тогда, непуганые птицы не улетают, близоруко приглядываясь к бегущим оленям.
В молодых ивовых рощах снег сплошь утоптан заячьими лапами. Среди стволов мелькают заячьи уши. В этих дебрях зайцы почти не боятся человека и похожи на кроликов.
Проехали километров пятнадцать. Протоку пересекает тропа лосиных следов. Неожиданно Ромул сворачивает по следу и скрывается в боковой протоке.
- Куда помчался бригадир? Разве догонишь лосей на оленьей упряжке?
Гоним свои нарты вслед. Отдохнувшие олени переходят в галоп. Настигаем Ромула. Свернув в узкую протоку, он остановил нарту у просветленной рощи высокоствольных чозений.
- Нартовой дорогой лучше ехать, - советует Костя. - По компасу проложил, прямо на тот берег.
- Обед оленям искать будем, - отвечает Ромул, вытаскивая кисет и трубку. Он хитровато щурит свои продолговатые монгольские глаза.
Костя свертывает и закуривает гигантскую "козью ножку".
- Ягельников на островах нет. Я уже искал.
Остановились у самого края чозениевой рощи. Повсюду следы лосей. Но странно - объеденных прутьев и обгрызенной коры не видно. Лоси, как северные олени, копытили тут снег.
Лесные великаны не едят ягельников. Что искали они под снежным одеялом?
Ромул выколачивает пепел, прячет трубочку, достает с нарты короткую деревянную лопатку с хитроумно подвязанным ремешком и разгребает снег. С ремешком раскидывать снег лопаткой очень удобно.
- Что такое?
Под снегом нежно зеленеют растеньица, похожие на крошечные тропические пальмы. Пушистые зеленоватые стебельки густо застилают песчаную отмель.
Хвощи?!
Ромул идет вдоль протоки, копая снег, и везде ковер хвощей еще сохраняет под снегом свою свежесть.
- Совсем жирные станут олени - хвощи зимой все равно что масло людям! - бормочет бригадир, разгребая новые и новые снежные лунки.
Переглядываемся с Костей. Вот так Ромул! В хвощах химики обнаружили уйму белков, и олени на этих глухих протоках подкрепят свои силы в дальнем переходе через Омолон.
Как хорошо, что с нами Ромул! Всю жизнь кочевал он с оленями, великолепно изучил повадки этих полудиких животных. С таким бригадиром можно проложить дорогу хоть куда.
В стойбище возвращаемся ночью. Усталости как не бывало, на душе легко и свободно. Луна освещает таинственным светом снежные коридоры проток. Опустив повод, еду последним. За Костиной нартой олени бегут ровной рысью. Маршрут завтрашнего похода размечен. Опять приходится откладывать поездку на факторию, к Марии. Но теперь, кажется, ждать недолго.
Олени рванули галопом, выносят нарту по крутому скату на террасу. В лунном мареве палатки и яранги кажутся фантастическим серебряным городом. В стойбище не спят, красноватые искры вылетают из труб. Ожидают разведку...
В эту лунную зимнюю ночь не ложимся. Все понимают, что переход через Омолон отрежет все пути отступления. Приподнятое, тревожное чувство охватывает всех участников рискованного похода к Синему хребту.
Рассвет ожидаем в большой палатке красного уголка. Рассказываю пастухам о встрече с Бурановым на льду Колымы, о передаче совхоза Дальнему строительству, о гидроплане, который, вероятно, прилетит из Магадана, когда русло Омолона очистится ото льда.
Не успеваю отвечать на вопросы. Наши пастухи родились в Колымской тундре, еще не видели многоэтажных городских домов, железной дороги, фабрик. Рассказ о городе в тайге, о рудных предприятиях, экскаваторах, бульдозерах, пассажирских автобусах, совершающих рейсы в дебрях Колымской тайги, кажется им красивой сказкой.
Пора собирать табун. Пинэтаун уходит с пастухами в тайгу. Снимаем стойбище. На лунной поляне у обрыва террасы выстраивается вторая вереница груженых нарт.
Тайга наполняется шорохом и скрипом. Приближается табун.
В четыре часа утра выступаем в поход. Светит лунная ночь. Впереди по снежному полю замерзшего Омолона подпрыгивает на своей "этажерке" Ромул, за ним едем мы с Костей. Позади, растянувшись широкой лентой, бредут олени. Их здесь три тысячи. Справа и слева, точно в сторожевом охранении, - Пинэтаун и Кымыургин.
