Валерий Перевозчиков - Возвращение к Высоцкому
В ситуации с Володей было чувство высокого единства, чувство приобщения к народу. Чувство, что этот народ есть и что мы тоже этот народ. Это чувство так обнаженно и торжественно явилось 28 июля 1980 года в день прощания с Володей. Чистое, истинное и искреннее… И очевидно, хотелось остаться на этой высоте, хотелось продлить это ощущение… И мы взялись за музей, за то, что не могли, не умели делать.
Ужасно не люблю формулировку Евтушенко о том, что поэт в России — больше, чем поэт… Что может быть больше, чем поэт? Пророк?! Но все известные пророки — и есть поэты. А мы разучились верить в пророков… Так искренне все собирали его тексты — переписывали и перепечатывали, и несли в Театр на Таганке. А надо было перед тем, как нести, — прочитать, понять, услышать то, что Высоцкий нам говорил.
Почему Володя не пел гениальное стихотворение «Мой Гамлет»? Он что, мелодию не мог придумать? Да ведь он не просто восхищался этой ролью, он много думал над этим могучим явлением мирового репертуара, — он страшно много думал над этим.
Груз тяжких дум
Наверх меня тянул,
А крылья плоти
Вниз влекли, в могилу.
Что такое «крылья плоти» в применении к поэту Высоцкому?! Это его голос, который оказывал на нас такое мистическое воздействие. И он от этих крыльев плоти отказался, — и не стал петь эту вещь, чтобы услышали и поняли слова! Чтобы не затуманилось содержание, чтобы мы задумались над вечным вопросом: быть или не быть, «как над неразрешимою дилеммой».
Мы любили Высоцкого, знали и любили, но не думали над тем — быть или не быть…
Я прежде всех восхищалась Высоцким, с самого начала, в шестидесятых. Да, гений! «Ты, Моцарт, Бог, ты сам того не знаешь…». Я знала, что гений, и — ничего не понимала! Сейчас, когда я читаю его стихи, я начинаю что-то понимать. Потому что я не просто стала старше на тридцать лет, а потому что я стала старше на восемьсот Володиных стихотворений. До меня страшно долго доходит то, чему я была свидетелем, когда мне было 23 года. А тогда я ничего не понимала — я была счастлива! Наверное, так и нужно… Быть счастливой и не анализировать!
Музей начался на волне дружбы, доброжелательности друг к другу, на волне еженедельных собраний любителей Высоцкого… На фоне почти горячечных мечтаний о том, что будет музей… И вот начался музей, были выставки, мы всем рассказывали о Володе… И было много тех, кому это было интересно. А потом их становилось все меньше и меньше. В музее что-то делалось. Приносили вырезки из газет, алфавитные списки стихов, каталоги из разных городов… А что такое каталог стихов и песен, которые ты не читал и не знаешь?! А настоящие коллекционеры шли в музей, чтобы пополнить свои коллекции, — в основном, за счет друг друга, потому что оригиналов в музее тогда не было.
Что-то было в театре, например фотографии Высоцкого в различных ролях… Первое время это был дефицит, и люди на это набрасывались. Сейчас этих фотографий — мешки. И никто из коллекционеров этим уже не интересуется. В общем, это был не музей, а клуб частных коллекционеров. Клуб людей, которые были верны своему делу, своему хобби. И это хобби еще оплачивалось из бюджета… Я не хочу сказать, что это были плохие люди, просто они не имели представления о том, что такое музей и как его нужно делать. Людей со специальным образованием практически не было… Это было хорошо, приятно… Это было место, куда можно прийти одному или с друзьями, приехать из другого города и переночевать где-нибудь в коридоре или на лестнице… Романтично, как в семидесятые годы у Театра на Таганке.
Я даже слышала разговоры о том, что в музее так же хорошо, как на Большом Каретном… Не так. На Большом Каретном было творчество… Там были не просто люди, которые собрались, чтобы выпить и закусить, — там было общение и творчество. Писал прозу Артур Макаров, готовился к съемкам фильма Лева Кочарян, готовился к защите диссертации Толя Угевский. Это были профессионалы, они не давали друг другу опуститься ниже определенного уровня, поддерживали друг друга. Сколько лет Володя Акимов готовился поступать во ВГИК?! А его ведь могли посадить за тунеядство… И он поступил! Помог Большой Каретный… Там была высокая этическая планка, этическая установка на реализацию себя в творчестве.
В музее теплая атмосфера была, но к чему она привела? Люди стали стыдиться приходить в музей Высоцкого… И тогда директором музея стал Никита, наш с Володей сын.
Сказать сейчас, что преодолен этап клуба коллекционеров, что музей стал профессиональным, конечно, нельзя. Но изменения, которые произошли, — необратимы! Уничтожить музей сейчас можно, но сделать из него клуб по интересам — уже невозможно. А трудности колоссальные! Когда в 1989 году музей создавали, планов было громадье. Но ни один из них точно не сформулировали и не зафиксировали на бумаге. А денег тогда было больше, и у государства, и у города Москвы. Кроме того, просто приходили люди, которые давали деньги. Со всего Союза приезжали, дарили музею магнитофоны, телевизоры, ковры…
Сейчас основной источник пополнения музейных фондов и активов — это семейные коллекции Высоцких. И прежде всего, это архив Нины Максимовны Высоцкой… Она архивист-профессионал самого высокого уровня. Она сумела сберечь очень много единиц хранения, как говорят в музеях. Детские письма, школьные тетради, студенческие конспекты, автографы ранних стихотворений, редкие фотографии. Воспоминания Нины Максимовны очень точны, очень детальны и хронологически привязаны к датам.
В 85 лет Нина Максимовна сохранила и волю, и мужество, и она терпеливо ждет, что все будет когда-нибудь в музее, который она доверила своему внуку — сыну Высоцкого. Ведь рано или поздно наступит культурное возрождение России, и Володин голос еще прозвучит на всю страну. И я думаю, что мы дотерпим, дождемся этого.
В 1986 году я купила в киоске «Союзпечати» журнал «Огонек» с профилем Ленина на обложке. Номер был выпущен к 22 апреля, ко дню рождения Владимира Ильича. Там же на улице я журнал открыла и увидела портрет Гумилева. Глазам своим не поверила — огромными буквами: «Сто лет со дня рождения Николая Гумилева». 65 лет этого имени просто не существовало. Стихов Гумилева никто не помнил и не знал — никто! Целых 65 лет! Три поколения не смели произносить это имя. И Анна Андреевна Ахматова не дождалась этого, а вот их сын — Лев Николаевич Гумилев — дождался. И мы дождемся. Ничто не проходит бесследно. Досадно другое… Казалось, вот редкий случай, когда любовь народная ответила Высоцкому при жизни! Ему — нигде не напечатанному, не разрекламированному, не раскрученному — досталась всенародная любовь. Я думала тогда, в восьмидесятом, — насколько мы выросли, насколько мы стали достойны своей литературы!.. Но нет. Нельзя впадать в эйфорию! Нет, только «путем зерна»… Не принесет плода, не вернется сторицей то, что вначале не умрет. Вот так — путем зерна, Володя к нам вернется.
