Николай Игнатьев - Походные письма 1877 года
Сейчас явился ко мне Караконовский из Тырнова. Несчастный! Заняв Ловчу, турки убили его брата, обесчестили сестру, отца посадили в тюрьму и весь дом родительский разорили! И он ругает Черкасского. И Бурмов потерял терпение и бежал от устроителя Болгарии. Вообрази, Черкасский назначил генерала Анучина адрианопольским, а полковника Бобрикова филиппопольским губернатором, выдавая им уже теперь по 7 тыс. руб. содержания. Себя он готовит в Константинополь генерал-губернатором!!
Вчера турки попытались выйти из Плевно. Их отбросили. Развязка близится. Против Рущука была пальба успешная, заставившая замолкнуть новые турецкие батареи.
Обнимаю тебя тысячекратно, благословляю и целую деток. Многолюбящий и не падающий духом муженек твой Николай
No 25
Начато 5 августа, отправлено 8 августа. Бивак у Горного Студеня
Вчера только что отправил к тебе, бесценный друг Катя, слишком длинное письмо, а сегодня уже снова тянет побеседовать с тобою хотя заочно. С тех пор, как мы опять сошлись с Главной квартирой армии и что нас разделяет лишь овраг, посетителей у меня вдвое стало [больше] прежнего. Нелидов и прочие сослуживцы мои константинопольские посещают ежедневно. Базили вчера уехал в Бухарест, я ему дал поручение привезти мне сахару и чаю. Первый здесь скверный (у маркитантов), второго осталось лишь 3 фунта, и пьют много. Ночи стали холодные. Я принужден притворять дверь моего сарая и спать во фланелевой куртке (красной), покрываясь из предосторожности халатом и пледом. Что будет дальше? Теперь уже можно предвидеть, что решительное наступление наше на Адрианополь и Константинополь не начнется ранее конца сентября и что мы дойдем до Царьграда в конце октября или даже в ноябре. А без этого наступления почетного мира не может быть. Помнишь, как я говорил еще в Плоешти, что приезд государя обязывает нас к большему и вовлекает гораздо далее, чем предполагали. К сожалению, все, мною предвиденное, сбывается. Когда падают духом, я крепну и прибодряюсь, а когда восторгаются, увлекаются и хвастают, я тотчас указываю опасность, и хочется мне всех предостеречь. Жизнь сложила во мне эту устойчивость, без которой ни последовательности быть не может, ни существенно полезного и великого предпринимать нельзя. Странно, что этой-то устойчивости у большинства наших деятелей и военачальников недостает.
Вчера был у "крестного", а сегодня долго сидел у главнокомандующего в палатке с глазу на глаз. Ты легко можешь себе представить, что я пропел! Всего более напирал я на необходимость энергических мер для избежания повторения наделанных промахов и решительного наступления к Царьграду в нынешнем же году, пользуясь остатками благоприятной погоды в октябре. Я старался выставить, какое бедствие - политическое, военное, нравственное, финансовое было бы продлить войну на следующий год и до какой степени необходимо озаботиться ныне обеспечением продовольствия многочисленной армии. "Вы войска требуете, сказал я великому князю, - а чем вы их будете кормить, когда и теперь уже нуждаются наши славные солдатики и лошади?" Чем больше войска будет, тем затруднения увеличатся, чем позже осень, тем доставка труднее. Следовательно, терять время нельзя. Надо сейчас учредить склады. Можно было положить основание им, не издержав казенной копейки (как мы и говорили о том в Плоешти), сбирая с болгар и турок (в Болгарии) десятину произведений (вместо турецкой казны) натурою. Оно легче болгарам, и войскам пригоднее. А теперь, как назло, стали сбирать деньгами, которые легче улетучатся в карманах чиновников, нежели ячмень, пшеница и пр., в которых войска нуждаются. Я убеждал не отвергать заключения оборонительного союза с Румынией вместо гарантии Парижского трактата{43}, о чем приедет хлопотать снова Братьяно, не унижать и не раздражать румын пустяками (но которые слабые - чувствительнее сильных), а, напротив, употребить их при атаке Плевно, согласно предложению Карла. Оказывается, что румынская артиллерия (стальная, скрепленная кольцами) сильнее нашей и равносильна турецкой.
Сабуров (хотя поздно) зашевелился и предлагает прислать проект союзного договора с Грецией{44}, предлагаемый Георгом и министерством]. В такую минуту по внушению канцлера отвечают Сабурову ни да, ни нет, ограничиваясь замечанием, что nous ne ne nous opposerons pas 1'annexion de 1'Epir et de la Thessalie si les Grecs s'en emparent*. Еще бы! Такой ответ можно лишь дать на-смех, когда речь идет о том, чтобы поставить все существование Греции на карту или же бросить ее в руки Англии, оттолкнув окончательно от России и славян. Я убеждал, чтобы Сабурову разрешили, по крайней мере, представить его проект договора для рассмотрения здесь. Cela n'engage encore en rien Ie Gouvemement imperial, mais cela ne d pas les gens qui voudraient marcher**.
Я представил прекрасную реляцию второго плевненского дела корреспондента "Daily News", напечатанную в Лондоне 5 дней после сражения, тогда как наши штабные до сих пор еще не представили настоящей подробной реляции государю. Корреспондент, отдавая полную справедливость доблести, самоотвержению и энергии русского солдата, клеймит ошибки начальствующих и штаб. Главнокомандующего я заставил сознаться, что Плевно и Ловчу прозевали, но он всю вину сбрасывает на Криденера, говоря, что он везде сам быть не может. В чем не сознается Николай Николаевич, это что штаб его потерял из виду Виддинскую турецкую армию и отнесся легкомысленно к сведениям о движении и числительности турок, которые до него доходили. Общий голос армии требует смены Левицкого, прозвав его "негодным Казимиркою".
Я обратил внимание главнокомандующего на необходимость и возможность иметь лазутчиков и посоветовал принять тотчас же две меры: обязать нашего военного агента в Вене полковника Фельдмана, человека умного, знающего и способного приискать между австрийскими славянами агентов, которых послать в Константинополь и Адрианополь, а также отправлять ежедневно в главную турецкую армию* чрез Новикова шифрованные телеграммы, в которых резюмировались бы нужнейшие военные сведения о турках, получаемые беспрестанно в Вене из Константинополя по телеграфу и по почте. Чрез венгерцев при известной ловкости можно также много узнать. Наконец, я предложил послать Церетелева (произведенного вчера в хорунжие, то есть офицеры) в Сербию в гражданском платье приискать лазутчиков из числа сербов, болгар-выходцев и арнаутов. Я его снабдил указаниями на нити, прерванные с моим отъездом, и он взялся за дело. Прошу, чтобы это осталось между нами, ибо поручение рискованное. В успехе я убежден. Жаль, что поздновато, но лучше поздно, чем никогда. Распоряжения тотчас сделаны в смысле моих предложений. Вообще je crois que j'ai contribu relever le moral et imprimer un peu d' ceux qui s'endormaient fatigu de la guerre qu'on ne sait pas conduire bonne fin**.
