Иван Исаков - Каспий, 1920 год
Кочегары и механик улыбаются: «С таким углем не работа, а отдых, удовольствие! Что твой кардиф!»
Кстати, об отдыхе и удовольствиях.
Когда думаю, как протекает кампания, смущает мысль: поймут ли в Москве, на других флотах или потом, когда будут читать официальные отчеты, насколько нам приходилось трудно?
Ведь плавания пустяковые. От астраханского рейда до Баку всего триста шестьдесят миль. Только один сильный шторм (гибель «Каспия»). Единственный бой в море - с «Милютиным». Несколько небольших десантов и довольно упорная минная война - вот и все трудности.
Формально как будто так.
Но к этому скромному перечню надо прибавить условия, в которых приходилось добиваться даже таких небольших результатов. Совершенно изношенные котлы, машины и системы трубопроводов требовали непрерывных переборок и исправлений без возможности замены изношенных частей, при отсутствии материалов для ремонта и нехватке инструмента.
Многим известно, как авиация, летающая на чертовой смеси, реквизировала касторку во всех аптеках. Уже существуют анекдоты на эту тему. Но мало кто знает, что еще полгода назад из-за нехватки смазочных материалов морякам приходилось в рыбачьих поселках «добывать» тюлений жир и самодельное мыло для использования вместо машинного масла и тавота {92}. И оттого, что последний жир и мыло отбирали у советских людей в принудительном порядке, настроение не становилось лучше.
Некоторые вспомогательные механизмы вовсе не работали - шпилевая машина на «Деятельном» или опреснители на всех миноносцах.
Мусорный уголь, проваливавшийся через колосники, пережигался по два-три раза. В результате приходилось работать в два-три раза больше и дольше, чем в «нормальных» условиях хотя бы очень напряженной войны. Если при этом учесть систематическое недоедание («карие глазки» - до Петровска), то только тогда станет понятным, что не в эпизодических боях, а систематически изо дня в день, в повседневной жизни от товарищей требовалось исключительное физическое напряжение.
Командир миноносца с приходом в порт становился дополнительно начальником охраны рейдов и тралил фарватеры, а старпом, став лоцманом, вводил вновь пришедшие корабли в гавань и днем и ночью. Нет военмора, который не имел бы дополнительной работы или нарядов в городе.
Однако тяжело не только от физической перегрузки. Ветхость и изношенность миноносцев являются источником тягостного беспокойства при мысли о том, что в любой момент может «скиснуть» какое-либо устройство или механизм. Сколько раз неожиданно отказывал рулевой привод, прерывалась связь, выключалось освещение, падало давление пара или происходили другие происшествия - с соответствующими последствиями. Все это ожидание «сюрпризов», могущих сорвать выполнение боевой задачи, и сознание ответственности тяготило почти всех от салажонка до командира корабля. Беспокоит оно и сейчас, когда думаю о предстоящем походе.
Надо помнить, что не было случая, чтобы флотилия вышла в операцию в заранее намеченном составе (особенно не везло «Дельному»), так же как не было случая, чтобы дивизион пришел к району операции в том составе, в котором удалось выйти {93}.
Вот почему в таких условиях до последнего времени команда не имела нормального отдыха, так как его съедал непрерывный ремонт, дополнительные нагрузки, частые погрузки угля и приемка запасов воды. Кроме того, приходится сознаться, что с момента выхода из Астрахани обстановка менялась так быстротечно, что ни штаб, ни политотдел, ни командиры миноносцев не успевали или не умели организовать досуга (от лекций и кино до бани и стирки), предоставляя каждому устраиваться «по способности». Очевидно, зимняя организация и методы политпросвета и тыловой работы оказались несостоятельными, когда темп боевой жизни резко возрос.
По себе и окружающим знаю, что даже с приходом в новый порт (Петровск, Баку, Ленкорань) всякая любознательность или любопытство погашались непреодолимым желанием выспаться и отдохнуть.
Пусть товарищи оценивают наш ратный труд, учитывая эти условия.
* * *
Что сказать о корабле сейчас, когда надо быть готовыми к следующей задаче? Немного отдохнули. Не полностью, так как ремонт жмет на нас, а мы на него. Народ подтянулся. Работает много и живет дружно. Не помню взысканий.
Конечно, не все святые. Знаю, что кое-кто опаздывает, возвращаясь с берега, а кое-кто ловчит увольняться не в очередь. Но от меня скрывают. Установился порядок: «Сами управимся, у командира и без этого дел хватает». Однако от секретаря ячейки Ивана Белова мне известно, что ни один проступок не остается без осуждения. Драют сообща так, что редко приходится повторять.
Может быть, обманываюсь, но похоже, что у меня увеличивается число друзей. Дело не в том, что чаще, чем в Петровске, приходят в каюту за советом или с просьбой. Речь идет о товарищеской непринужденности, с которой заговаривают с командиром на палубе, на пристани или при встрече в городе, причем приветливо, но без всякой фамильярности.
Заметил также, что при всех выходах в город, в штаб или просто на бульвар непременно оказываются попутчики. Если при этом случается встретить знакомых, то мои товарищи отстают или исчезают, чтобы появиться вновь, когда опять остался один. Во время бесед прощупываю настроение перед решающей операцией. Итоги замечательные. Спокойная уверенность. Торопят.
Вчера военком принес и положил на стол наган. У меня своего оружия не было.
- Зря ходите в город без оружия.
- Так ведь постреливают по ночам, да и то изредка, а я ночью спать укладываюсь.
- Во-первых, всегда ночью в штаб вызвать могут. Во-вторых, береженого пушка бережет.
- Ладно! Давайте пушку!
* * *
Подсчитал в уме, оказалось, что «Деятельный» - мой пятый корабль, с тех пор как вышел в офицеры, и второй, которым командую. Не считая «гастрольных» боевых походов. В общем, учитывая гардемаринские плавания, есть с чем сравнивать. И должен признаться, что не видел более изношенного корабля и в то же время более надежную и опытную команду.
Конечно, в первую очередь это Лузгин, который живет только кораблем, работает буквально круглые сутки и без воскресений. При этом без шума и крика; никакой позы или желания выслужиться; даже старается скрывать, если устает. Редкая самоотверженность и сознание долга.
Возможно, его следует упрекнуть только в одном - что много работает сам, даже в случаях, когда следует поручать другим. Но поскольку все машинисты, кочегары и трюмные охотно делают что требуется и слушают его беспрекословно, вряд ли надо «перевоспитывать» старика.
