Иван Сытин - Жизни для книги
— Вы говорите о моей мечте. Это будет замечательное дело, в три раза больше того, что было у Сытина. Я очень рад этому. Только вот моя маленькая просьба, прошу сделать. Сытин один… На него все пальцами будут показывать, лезет, мол, вперед. Прошу вас, разрешите мне пригласить некоторых наших старых книжников.
— Ну как знаешь. Смотри, чтобы дело не было испорчено.
— Вы же понимаете, что это только украсит дело.
— Давай, веди их.
Пришли на совместное обсуждение, беседуем как будто хорошо, все согласны, как будто дело идет на лад. Условились собраться у заведующего Госиздатом О. Ю. Шмидта.
Следующий день проводим в Госиздате. В кратких словах доклад делает Дербышев. Дело задумано серьезно и обстоятельно: мы должны создать огромное образцовое государственное дело: широко поставить издательскую работу, развивать фабрики, улучшать их продукцию; всю полиграфию объединить, дать все, что нужно главным типографиям, поручить им самые важные государственные издания. Мы дадим Госиздату все, что он пожелает, чтобы широко поставить печатное дело.
Но исполнить это не удалось. Выслушав нас, О. Ю. Шмидт сказал, что объединение полиграфической и бумажной промышленности — это особое дело государства, вопрос нужно ставить не в Госиздате.
— Наше дело — давать заказы, мы заказчики, вы исполнители, — сказал он. — В торговле с Думновым, Сабашниковым и Сытиным мы еще можем иметь некоторое дело, но в ограниченном и скромном виде.
Так на этот раз мы не договорились, очевидно, задуманное не было в соответствии с общей системой государственного хозяйствования.
Правда, позже в форме акционерного общества по изданию книг создалось издательство «Земля и фабрика», в котором пайщиками были и Полиграфпром (объединение крупных московских типографий) и объединение некоторых бумажных фабрик. Но в этом деле я не нашел применения своему труду. Произошло все это во время моих длительных поездок в Америку.
В США я предпринял поездку по заданию Наркоминдела, с совершенно определенной целью устройства выставки картин русских художников. Выставка была задумана для сближения, как показательная. Но дело это оказалось малоудачным. Картины мы повезли только те, которые были в запасе у художников. А их было немного и случайного подбора. Таким товаром торговать было не легко, да и торговцы приехали малопригодные. Руководитель выставки И. И. Трояновский — любитель искусств, учитель — не сделал всего, что надо было, в смысле рекламы; среди самих художников начались разногласия. Полутора месяцами позже, когда я приехал в Америку и разобрался в положении, было уже ясно, что выставка, как она предполагалась, не удалась. С чувством неудовлетворенности по поводу постигшей нас неудачи я покинул Америку и возвратился в Россию.
Вскоре после этого мне предложили работать руководителем типографии при Таганской тюрьме. Наше Товарищество имело в прежнее время здесь большой корпус с 500 работавшими; здесь у нас производилась брошюровка мелких книг. Мне показали типографию; работали в ней три плохонькие машины, в кассах случайный, захудалый шрифт, две линовальные машины — вот и все оборудование!
Предложение скромное: начать работать, привести все в порядок, оживить, освежить, применить, пополнить и добавить стереотипное отделение. Все затраты вначале исчислены были в 7500 рублей, а снабжение бумагой на необходимые заказные работы до 10 тысяч рублей.
Я не хотел уходить от дела. Хоть маленькая, да типография, и самым внимательным образом повел дело, ожидая результатов.
Через некоторое время мне предложили вторую типографию — типографию Ивановского исправдома. Пошел смотреть. Это уже совсем «разбитая гитара» — не было ни одной машины без музыки, все они гремели. Надо было их все отремонтировать. Шрифт хотя в лучшем порядке, но он страшно стар и в малом количестве, только для очень мелкой работы. Подкупало место для работы. Близость центра и те же условия. Я терпеливо ждал, работал и верил, что дело направится.
Но через год я уже увидел, что наступило время перестраиваться иначе… К счастью, пришли к нам, в объединение московских типографий — в Полиграфпром, новые, деловые люди: один из них — Алмазов, человек настоящий, новой формации, рабочий-партиец, способный, энергичный, деловито решал все вопросы, хорошо ладил с народом. Решительный характер и уверенность — это меня в нем сразу обрадовало.
Пенсионная книжка И. Д. Сытина
Вновь приехавшего в Москву представителя Стиннеса — Фермана прошу продать бумаги для более быстрого развития дела. Он соглашается сделать это дешево и в короткий срок.
Я прошу ВСНХ дать нам разрешение, лицензию на 10 тысяч пудов бумаги. После больших хлопот получаем лицензию на право купить у Стиннеса бумагу.
— Еду в Берлин — опоздал: Стиннес к моменту моего приезда умер, и дела, к великому сожалению, изменились. Прихожу в наше советское торгпредство, встречаю там одного своего старого поставщика. Объясняю ему, он с большой охотой делает мне все, о чем я его прошу, дает бумагу на очень выгодных условиях: оплата через два месяца после получения бумаги на месте, в Москве. Эта хорошая помощь старых друзей дала возможность избежать больших потерь в деле. Некоторое время порученные мне типографии работали. Но дальше началась реорганизация: маленькие типографии объединяли, усиливали более крупные, и я понял, что мне пора отходить от дел. К тому же времени Советское правительство назначило мне пенсию, можно было идти на отдых.
Радовало же меня то, что дело, которому отдал много сил в жизни, получало хорошее развитие — книга при новой власти надежно пошла в народ.
И. Д. Сытин в воспоминаниях и письмах современников
А. М. Горький И. Д. Сытину
Уважаемый Иван Дмитриевич.
Без лишних слов скажу, что для меня знакомство с Вами радостно и ценно, ценно без всякого отношения к «делам», а так, просто, само по себе. Хорошего русского человека, любящего свою родину, знающего ее и желающего служить посильно ее великим нуждам, — такого человека не часто встречаешь, а встретив — радуешься и уважаешь его. Вот мое отношение к Вам, и это отношение, это право любить и уважать человека — для меня дороже всех «дел».
А о делах, все-таки, поговоримте: ездил в разные места, нашел компанию людей, как будто способных взяться за работу по истории русского народа; окончательное суждение об их способностях отложу до поры, когда они представят программу работы и конспекты книг. Это будет в середине здешнего мая.
