Альфред Штекли - Томас Мюнцер
Многие деревни отказывались подчиниться договору. Пусть не трогают ни их клятвенного союза, ни знамени, ни права носить оружие! Тех, кто послушно принимал соглашение, стыдили и ругали. Неужели им не надоело быть рабами? Им грозили расправой. Покорность — это уже измена!
Господа посылали на сходки своих людей. Зря, мол, мужики вступают в сговор с соседями? При. чем тут соседи, когда все можно решить миром, между собой? Если они перестанут устраивать сборища, то господин согласен милостиво рассмотреть их жалобу. Раз они видят божье право в сохранении местных обычаев, то следует вернуться к старому.
Поначалу такие речи имели успех. Но это продолжалось недолго. Неизвестные смутьяны пробирались из села в село. Они уговаривали не верить пустым обещаниям. «Ну и ловко же хотят вас одурачить! Надо добиваться не возврата к старым порядкам, а настоящего права, и не для десятка дворов, а для всего крестьянства! Хватит составлять прошения и надеяться, что суд, где восседает кривда, поможет нам. Нечего ждать добра от хитрых нотариусов, которые с важным видом копаются в подложных грамотах. Мы сами достаточно сильны, чтобы, объединившись, добиться свободы!»
Время отдельных вспышек недовольства и неповиновения прошло. Назревал всеобщий мятеж. В начале октября восстали крестьяне Гегау. Вскоре к ним присоединились штюлингенцы, которые еще недавно дали провести себя обманным договором. В ноябре смута охватила и Клеттгау. «Тяжело смотреть на все, что тут происходит, — доносили габсбургским властям, — и можно опасаться, что дело дойдет до великой межусобицы. Здесь все очень дико, странно и тревожно».
Глава пятнадцатая
«ДЬЯВОЛ ДЕЙСТВУЕТ ЧЕРЕЗ СМЯТЕНИЕ УМОВ!»
Давно уже враги окрестили его «одержимым». И он был одержим настойчивой и властной мечтой о великом перевороте, о возмездии, о добытом в сражениях торжестве справедливости. И теперь эти жаркие и бурные осенние дни требовали всех его сил. Он жил в страшном напряжении. Беспощадный к себе, он забыл об отдыхе и мало спал.
Люди поражались его выносливости. В самый поздний час в любую погоду он отказывался от ночлега, если спешил в соседнюю деревню. Была лошадь — ехал, не было — шел пешком. Он часто отправлялся в путь без провожатых. Надо было торопиться. Его не останавливали ни горные дороги, ни тропинки, петляющие по кручам, ни глухие проселки в черном ночном лесу. Он знал об опасности. На рыночных площадях оглашали приказы задерживать и передавать властям всех подозрительных, будь то дворяне, монахи или нищие. За головы смутьянов, подбивающих мужиков на бунт, сулили изрядную награду, и там, где было поспокойней, досужие рыцари охотились за чужаками.
Он везде без устали повторял: «Не поддавайтесь обману! Не тешьте себя надеждой, что господа по собственной воле пойдут на уступки!»
Одинаково горячо говорит он и на большой сходке, где-нибудь на опушке леса, и перед десятком мужиков, засидевшихся в корчме. Нет, он не враг вообще всяких переговоров. Но переговоры переговорам рознь. То, что теперь затевают господа, лишь уловки и обман. Они напуганы, у них нет сейчас под рукой достаточного числа кнехтов, чтобы задавить крестьян. Размах волнений слишком грозен, и они не могут пойти на риск большой войны. Вот они и посылают к мужикам своих ученых прислужников. «Сулите манну небесную и увещевайте по-христиански, пока мы вербуем наемников и закупаем порох!»
Такие переговоры следует отвергать.
Нужно не выпрашивать у господ каких-то милостей, а требовать, чтобы они подчинились общине. Если они согласятся и примут все условия, можно обойтись без вооруженной борьбы и кровопролития. Но если они не захотят этого сделать, то их надо сбросить с престола.
Он знает, как темен еще народ. Тяжело дается ему кусок хлеба. Все помыслы его направлены на то, чтобы не умереть с голоду. Где уж тут разбираться во всех господских хитростях! Томас настойчиво убеждает крестьян: «Не будьте легковерны! Не дайте себя расколоть! Пока вы едины, вас не победит никто!»
И в деревнях, где еще только начинались волнения, и в отрядах восставших ему приходилось сталкиваться с одним и тем же: крестьяне много говорили о своих нуждах, возмущались несправедливостью, они многое хотели бы изменить, но сомневались, законны ли будут перемены. Часть мужиков вообще была настроена только против новшеств и желала соблюдения старых обычаев. Одни требовали полного освобождения, не хотели платить никаких налогов; другие страстно ратовали за право по собственному усмотрению угощать вином соседей или, вступая в наследство, не отдавать лучшей одежки.
Волнения уже охватили большие районы. То там, то здесь крестьяне собирались в отряды. Чего они хотят? Божьего права!
О нем повсюду рьяно спорили. У крестьян не было общей программы. Часто мысль о необходимости коренных перемен тонула в куче мелких требований, нерешительных пожеланий, личных обид, грошовых счетов. Десятки отдельных выступлений еще не были настоящим восстанием. Отсутствие программы, которая бы сплотила большинство крестьян, давало о себе знать на каждом шагу. Даже сойдясь в отряд, выбрав вождя и развернув знамя, мужики часто не знали, что же им делать. Как добиваться правды? Жечь поместья или ждать, пока господа, устрашенные поднимающейся бурей, согласятся на уступки? Как поступать с. господами — выгонять силой из замков или увещевать? Из отряда в отряд слали гонцов: «А вы что думаете с ними делать?» На сходках царила разноголосица.
С первых же дней своего пребывания на юге Мюнцер отдавал все силы тому, чтобы идеи народной реформации стали бы ясны крестьянам.
Суть божьего права — в признании главным принципа общей пользы. Осуществить этот принцип может только насильственный переворот.
Именно такое толкование божьего права и должно слить разрозненные крестьянские бунты в единый и всесокрушающий поток великого восстания.
Наконец и Гут дал о себе знать. Его и четверых подмастерьев, продержав в башне «два дня и ночь», выпустили на свободу. Печатники поклялись, что никогда больше не возьмутся за рукописи, которые не прошли цензуры. Хозяина они не выдали, сказали, что запретную книжку набирали и печатали без его ведома. А Ганс Гут так ловко повел дело: откуда, мол, ему, книготорговцу, разбираться в ученых спорах! — что сумел вырвать у магистрата возмещение убытков. Пусть мюнцерова книжка пришлась им не по вкусу, но почему он-то должен терять свои кровные денежки? Получив изрядную сумму, Ганс тут же уехал.
У Иеронима Хельцеля, печатавшего «Защитительную речь», все шло благополучно. Томас был очень доволен. Скоро виттенбергский ворон получит отменный подарок. Но радоваться было рано.
