Дмитрий Горчев - Поиск Предназначения (сборник)
Дом у нас не очень большой, но человек десять – двенадцать родных и близких в нём с большими неудобствами перезимуют. Ещё пару человек можно поселить в бане.
Так что я не понимаю, чего все так волнуются.
Продукты
Очень удобно в деревне зимой с продуктами.
Это летом чуть не уследил – и вот уже потекло, прокисло, протухло, весь дом провоняло, а остальное мухи съели. Ну или сороки спиздили. Или крот выкопался, схватил что попало и бегом обратно в нору запихивать. А не видит же нихуя, слепой, вот и запихает куда-нибудь в галошу. Наденешь эту галошу – а там как-то внутри нехорошо.
А зимой он пусть попробует выкопаться – я вчера лопату, воткнутую в землю ещё по осени в огороде, полчаса выколупывал из этой земли ломом.
И продукты тоже: купишь в автолавке кирпич молока, кирпич кефира и что-то ещё каменное, кажется яйца, и пролежит оно хоть до самого апреля, если конечно не класть их в тёплое место вроде холодильника.
Вчера вот, разбирая шкаф в сенях, нашёл пакет картошки. Хотел было эту картошку почистить, но ни один ножик её не взял, даже швейцарский. Ну, порубил топором на куски и так сварил. Получилось замечательное сладкое блюдо: чистый батат, которого я ни разу не ел.
Хорошо, в общем.
Сани
Как бы уничтожить в себе городского жителя?
Вот сегодня ехала к нам автолавка, ехала, да так и погибла в наметённых за ночь снегах. А жрать-то хочется! А курить-то нечего!
Сосед стукнул в ворота: «В Отрадное поедешь?» Ну то есть в магазин. Ёб же, как же не поеду, поеду, конечно. Оделся потеплее: пидорку на голову, валенки на ноги. Ватных штанов и варежек нет и никогда не было, то есть были, но только в армии.
Сел в сани, поехали. «Замёрзнешь», – сказал сосед мудро. «Да хуйня», – ответил я легкомысленно.
Ну, вернулись часа через два. Надо, думаю, водки выпить, а то пиздец мне. А пробку-то открутить не могу – промахиваюсь, потому что из холода в тепло – тут-то и понимаешь, что замёрз. А ведь ещё, думаю, надо стопку как-то донести до рта.
Нет, без ватных штанов и тулупа я больше в санях не ездок.
Лучшая порода
Собака Степан повзрослело, однако: гавкает только по делу, соседу, когда при исполнении, рвёт штанину, хотя он-то его и кормит, когда меня тут иногда нету.
Вообще-то говоря, деревенская цепная собака – это, пожалуй, лучшая порода, выведенная нашим глупым человечеством: Степан легко спит в снегу и жрёт всё, что дадут. Сейчас вот облиняет, и станет ему прохладнее. В автономном режиме он живёт месяц минимум, больше я не пробовал, но, правда, всех до единого в деревне за это время успевает заебать.
Срёт вот только очень много.
Сухостоина
Утром, гуманно впрочем, часов в одиннадцать в двери стукнул сосед: «Ну чего, дровы будем делать?»
Будем-будем, а куда нахуй денешься – с дровами полный пиздец.
Заехали в лес, свалили сухостоину. Ну как свалили: бензопилу дружбу сразу зажало, остальное топором. Потом таскать чурки к коню. На третьей примерно чурке я уже засомневался в благотворной роли товарища Сталина в подъёме народного хозяйства: а если вот так, да четырнадцать часов, да не жрамши и каждый день двадцать пять лет подряд? Ну его нахуй, лучше уж тогда капитализьм с ихним макдональцом.
Пятьдесят рублей
Надо ехать срочно в город дня на четыре.
Сижу, туплю: что же делать со скотиной, мерзавцем и ублюдком Степаном? Соседи по разным причинам отпадают.
Остаются два варианта: сварить уроду и гниде ведро макарон с сардинами и оставить его на цепи или же сварить ему то же самое ведро и с этой цепи спустить? В любом случае он ведро это сожрёт за один присест – два раза лопнет, шесть раз обосрётся, но сожрёт.
Интересно, что будет дальше: в первом случае он заебёт всю деревню своим воем, а во втором – своей общительностью.
Вот вчера, например. Пришёл сосед, а это уёбище хоть бы тявкнуло. Ну ладно, у уёбища есть небольшое оправдание: когда тут иногда никого нет, то этот сосед эту скотину кормит. Но должна же быть субординация! Пока я здесь – я хозяин, а он обязан подавать сигнал о любом движущемся в пределах его слуха и нюха предмете.
А не хочешь подавать сигналы – так это на здоровье. Мы никого не неволим. Вон тебе прямо за околицей лес с двоюродными родственничками.
Да, а сосед приходил занять пятьдесят рублей. Я не первый уже год живу в этих краях и очень хорошо знаю, какой тут предмет стоит пятьдесят рублей. «Слушай, – сказал я ему, – вот дам я тебе пятьдесят рублей. Ты поедешь в Отрадное, нажрёсся там самогону да и замёрзнешь по дороге домой. А мне потом тебе яму копать, да?»
Сосед задумался: «А ведь и правда: кроме тебя, копать некому».
Помолчали. В каком-нибудь кинофильме в этот момент обязательно нужно было бы вставить тоскливый звук от виолончели. Но у нас тут виолончелей нету, и звука никакого не получилось.
О собаках вообще
Одним из неисчислимых преступлений человеческого рода перед природой, его матерью, является выведение неестественных животных себе на потеху: для ловли лис, зайцев, помещения в бюстгальтер или прыжков через искусственно созданные препятствия.
Выведя безобразных этих существ, человечество не поленилось снабдить их самым худшим из того, что в самом себе накопило: теперь эти животные болеют неврозами, шизофренией, язвой желудка, сенной лихорадкой и мировой скорбью. Они не могут выйти на улицу без того, чтобы без жилетки и ботиночек не заболеть воспалением лёгких или катаром верхних дыхательных путей.
Для них создана целая индустрия из ветеринаров и дорогостоящих артефактов, ибо иначе они не выживут.
И тут вновь появляется собака Степан, который и есть та самая собака, предкам которой, очень-очень дальним, однажды когда-то позволили остаться во дворе. Которая жрёт то, что дадут, спит в снегу и честно исполняет свою обязанность: облаять того, кто не принадлежит к нашей стае, для того чтобы хозяин стаи знал, что к дому подошёл чужой, и вышел с топором.
Как объяснить собаке, кто тут является хозяином стаи – на этот счёт у собачьих психологов мнения разделяются. Я же не стал мудрствовать: однажды, когда Степан прошлой зимой взялся среди ночи громко жаловаться на нелёгкую свою собачью жизнь, я вылез из-под тёплого одеяла (кто вылезал, тот знает, как это непросто), обул сапоги, подошёл к будке и пнул его со всего размаху сапогом по рылу.
Каковое деяние, наверняка уголовно преследуемое в культурных странах, возымело очень положительное педагогическое воздействие, как-то: собака Степан раз и навсегда понял, что фамилия его начинается очень-очень далеко за последней буквой греческого алфавита. И ценность его туловища по нынешним рыночным расценкам не то, чтобы нулевая, а скорее отрицательная.
