Георгий Метельский - До последнего дыхания. Повесть об Иване Фиолетове
Ему вспомнилось обидное слово одного старого инженера с Биби-Эйбата, который назвал «незнайками» рабочих, посланных на промыслы, чтобы заменить саботажников. «А вы помогите им стать „знайками“», — ответил тогда Фиолетов. И как обрадовался он, когда увидел, что старый инженер задумался, а потом сказал: «Хорошо, составьте группу, и я позанимаюсь с ними». Значит, и тут наметились сдвиги, пусть и маленькие, но все же…
На следующий день он зашел к Шаумяну.
— Как себя чувствует новый комиссар? — спросил Степан Георгиевич.
— Сказать откровенно, не очень.
— Вы что, работы боитесь? — Шаумян, прищурясь, ласково посмотрел на Фиолетова.
Работы Фиолетов не боялся.
— Я полагаю, Степан Георгиевич, что уже сейчас, не медля, нам следует подобрать людей, которых мы можем поставить на руководящие должности. Надо иметь в достатке своих, проверенных и преданных делу техников, мастеров…
— Абсолютно правильная мысль, Иван Тимофеевич. И было бы очень хорошо, если бы вы взялись за это дело.
— Кое с кем я еще раньше говорил. Например, Абдула вполне может работать мастером. Потом Гайсанов с Сабунчей, Назарян. — Он назвал еще несколько фамилий. — Конечно, их придется подучить. И к этому можно привлечь специалистов, которые если не сочувствуют, то, но крайней мере, лояльно относятся к революционной власти. Я уже договорился с одним из них.
— Очень хорошо…
— И еще предложение. Немедленно начать засыпку Биби-Эйбатской бухты. Ведь там, под водой, уйма нефти, которую мы сможем взять. Работа займет, возможно, не один год, и ее надо начинать не откладывая.
— Рад, что вы смотрите далеко вперед, Ванечка, и за это ваше предложение голосую обеими руками. Когда вы думаете начать там работы?
— Через неделю-другую… Пока соберем людей, флот, какие ни есть механизмы…
Разговоры о том, что надо отвоевать у моря хотя бы несколько десятин нефтеносного дна, бакинские нефтепромышленники вели давно, но дальше слов дело не шло.
— Итак, мы договорились, — сказал на прощание Шаумян. Он уже протянул Фиолетову руку, как вдруг вспомнил, что не порадовал его приятной новостью. — Совсем забыл. Завтра же нанимайте ломовика и перевозите вещи на новую квартиру. И пожалуйста, не возражайте. Стыдно комиссару народного хозяйства жить в развалюхе. Да, да, стыдно! Запишите адрес: Телефонная, доходный дом Мусы Нагиева.
Когда Фиолетов вернулся домой, Ольга уже спала. Он не стал будить ее, а сел на стул и новыми глазами окинул свое убогое жилье. Железная кровать, буфетик, этажерка, обшарпанный бельевой шкаф. Чтобы перевезти все это, ломовик, конечно, не нужен, достаточно будет ослика дяди Ибрагима. Он с нежностью подумал о старом Байрамове, которого давно не видел, и обрадовался, что завтра его навестит… Шкаф и буфет останутся здесь; в новой квартире, сказал Шаумян, есть богатая дубовая мебель, а вот этажерку, книги и настенные часы, на которые они с Ольгой чуть не год копили деньги, они возьмут. И все это поместится на тележке, которую потащит ослик.
Ольга все-таки проснулась.
— Ты что так поздно, Ванечка? — спросила она спросонья.
— У Степана был. Нам, Леля, завтра новую квартиру дают. На Телефонной. Ты рада?
Она молчала.
— Знаешь, Ванечка, что я надумала? Если у нас будет квартпра, то давай сделаем то, о чем говорили. Я вчера в приюте была. Детки голодают, так жалко, просто до слез.
— Хороню, хорошо, Леля… Я же не против.
— Я там присмотрела одну малютку, годика три ей. Галей зовут. Тебе нравится — Галя?
Еще ни разу Баку не встречал праздник Первого мая так свободно и радостно. Фиолетов вышел на улицу вместе с Ольгой. Давно ставший родным город выглядел как никогда нарядно. Проехала, дребезжа железом, конка, украшенная лозунгом. То в одиночку, то группами шли рабочие к местам сбора. Бросалось в глаза напечатанное в газетах обращение Исполкома Баксовета: «… за мир, за братский союз трудящихся всех наций, за тот идеал, во имя которого празднуем мы сегодня». На афишных тумбах была наклеена Декларация Бакинского Совнаркома.
— Почитаем, — сказал Фиолетов Ольге.
Он, конечно, знал об этом документе, сам вместе с другими членами Совнаркома обдумывал Декларацию, но все равно с удовольствием ещо раз прочитал ее вслух; рядом стояли несколько ножилых рабочих, едва ли знавших грамоту.
«Бакинский Совет Народных Комиссаров будет теснейшим образом связан с Всероссийской центральной властью и будет проводить в жизнь, сообразуясь с местными условиями, все декреты и распоряжения рабоче-крестьянского правительства России — Верховного Совета Народных Комиссаров. В республике Советов, республике рабочих и крестьянских коммун, основа которой была положена Октябрьской революцией, Бакинский Совет продолжает оставаться неразрывной частью единого великого целого. Одной из основных задач Бакинского Совета Народных Комиссаров будет установление возможно более тесной связи с центральной властью и возможно более тесного объединения бакинских рабочих и крестьянской бедноты губернии с рабочими и крестьянами всей России».
— Да, только вместе с Россией, — повторил Фиолетов. Ему было радостно сознавать, что так думает не он один, русский по крови, но и азербайджанец Мешади, и армянин Степан, и грузин Алеша…
Вспоминались слова Везирова, ставшего недавно комиссаром земледелия. Он сказал на митинге вскоре после победы Октября: «Солнце свободы для мусульманского Востока восходит в России, в Петербурге…»
Утром, как обычно, Фиолетов поднялся ни свет ни заря.
— Если кто будет искать, скажи, что я в Биби-Эйбат поехал, — сказал он жене. — Там бухту начали засыпать.
Пролетка уже стояла у подъезда.
— Доброе утро, Гасан, — приветствовал он кучера.
— Здравствуйте, Иван Тимофеевич, — ответил Гасан, снимая барашковую шапку. С тех пор как Фиолетов стал комиссаром, он считал неуместным звать его по-старому — Ванечкой. — Куда поедем?
Ехать до Биби-Эйбата было далеко, и по дороге он попросил Гасана остановиться у библиотеки, где работала Лидия Николаевна. Сразу вспомнилась молодость, первые шаги в революцию, запрещенная литература, которую он получал здесь и прятал под пиджак…
Бакинская коммуна проводила одно мероприятие за другим. Открыла несколько новых библиотек, создала рабочие университеты в Сабунчах, Биби-Эйбате и Черном городе, организовала народные школы и курсы для взрослых.
Еще 20 апреля декретом Комитета революционной обороны была распущена городская дума. Декретом от 12 мая отделена школа от мечети и церкви и установлено бесплатное обучение. Декретом от 26 мая разогнаны старые органы юстиции, создан военный трибунал и учреждена ЧК — Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией. На очередь встал самый важный вопрос: о национализации основных отраслей народного хозяйства — нефтяной, рыбной — и Каспийского морского флота, необходимого для вывоза нефти.
В разработке этих декретов Фиолетов принимал самое непосредственное участие. Для него, как, впрочем, и для всех комиссаров, это было делом новым, но они чутко прислушивались к тому, что делалось далеко от Баку, в центре Советской России, к тому, что советовал Ленин, что он считал необходимым, на что нацеливал бакинских большевиков.
Главным по-прежнему была нефть.
Вчера днем Фиолетов зашел в Совнарком, и первый вопрос, который задал ему Шаумян, касался нефти. Сколько добыто за сутки? Сколько отправлено в Астрахань? Как обстоят дела с засыпкой бухты?
— Вы ведь обещали начать там работы через неделю? Не так ли?
— Ну, положим, я сказал тогда — через недельку-другую, но если хотите, мы можем сейчас проехать в Биби-Эйбат.
— Спасибо, Иван Тимофеевич. Судя по вашему бодрому голосу и довольной улыбке, там справятся и без меня. Может быть, завтра выберу время…
Фиолетов не любил бросать слова на ветер. Вот уже три дня, как на засыпке бухты работают сотни людей. Он их увидел еще издали, услышал людские голоса, заглушаемые шумом моря. Каспий сердился, крутые волны набегали на берег и разбивались о замшелые камни. Море, докуда видел глаз, было покрыто белыми барашками.
К Фиолетову подбежал Кузовкин, молодой портовый моряк, который тут был за главного.
— Работаем, товарищ комиссар! — сказал он довольным голосом. — Землю с промыслов возим, как вы советовали.
На старых промыслах, где копали колодцы, сохранилось немало пустой породы, теперь ее свозили на телегах к берегу, а оттуда лопатами грузили в лодки. С моря вошла в бухту баржа с песком, стала на якорь, и рабочие начали сбрасывать песок в море.
— Долгое это дело, товарищ комиссар, — сказал Кузовкин. — Нам бы таких барж хотя б пяток, а то одна, много ль с нее возьмешь?
— Постараюсь, чтоб завтра дали еще одну, — пообещал Фиолетов. — Больше, говорят, в порту нету.
