Мэттью Стерджис - Обри Бердслей
Бердслей произвел на хозяев дома очень хорошее впечатление. Профессор Барнард с теплотой вспоминал его как обаятельного гостя и превосходного собеседника. Более того, из всех деятелей искусства, посещавших Сент-Мэриз-Эбби, Обри оказался единственным, кто смог по достоинству оценить коллекцию работ Константена Гиса, собранную Барнардом. Гис, бежавший из Франции в 1842 году, преподавал французский язык матери и дяде Барнарда, и в семье сохранилось много его рисунков. Этот живописец был объектом анализа Шарля Бодлера в его ключевом эссе «Художник современной жизни» 1863 года, где поэт развил свое понимание современности – эпохи модерна. Гис, которому Бодлер посвятил стихотворение «Парижский сон», очень интересовал Бердслея, считавшего себя рисовальщиком современной жизни. Увидев рисунки, Обри восклинул: «О, это же Гис!» – чем весьма поразил хозяина.
Судя по всему, Бердслей воспользовался своей удачей и убедил профессора Барнарда дать разрешение на публикацию некоторых рисунков в одном из следующих номеров «Желтой книги». Тогда к отправке в типографию готовился уже четвертый выпуск ежеквартального журнала – этим занимался Харленд, оставшийся в Лондоне. В канун Рождества он написал Бердслею и заверил друга, что его рисунок «Покаяние миссис…» на допечатной подготовке выглядел замечательно. Обри тем временем работал в студии – заканчивал фронтиспис к изданию древнеримского сатирика Ювенала. Он написал Элкину Мэтьюзу и попросил того прислать раннюю редакцию перевода Гиффорда – ему нужна историческая справка.
Бердслей не только работал и вместе со всеми готовился к праздникам. Он регулярно посещал соседнюю церковь. Возможно, недавние телесные страдания обострили и болезни души… Приходской священник еще долго осведомлялся у Барнардов о том, как поживает этот ревностный юноша. Впрочем, несмотря на эту идиллию, пребывание Бердслея на озере Уиндермир оказалось непродолжительным. В конце декабря он вернулся в Лондон и Новый год встретил на Кембридж-стрит.
Обри ждало окончательное подтверждение успехов прошедшего года – в рождественском приложении к Punch появилась искусная карикатура «Британия a la Бердслей», подписанная так – «Ваш желтый декадент». Рисунок Э. Т. Рида был не только пародией, но и своеобразной данью уважения. Британия превратилась в «женщину Бердслея» со всеми присущими ей деталями – вздернутым носом, пухлыми губами, срезанным подбородком и осиной талией. Она сидела под цветочной гирляндой и гордо смотрела на Ла-Манш, а возможно, на Францию в поисках вдохновения. Обри Бердслей оставил свой отпечаток в национальном сознании и стал одним из его символов [26].
Глава VII
Скандал
«Аббат» (1895)
В январе 1895 года Макс Бирбом написал Аде Леверсон, с шутливой ностальгией вспоминая «далекие дни» только что закончившегося года: «Как весело мы жили! Кажется, это было так давно… Я чувствую себя очень старым… На смену эпохе Обри Бердслея пришли новые идеи и молодые люди… Я не могу поспеть за ними». Тон Бирбома был ироничным, но упоминание об эпохе Обри Бердслея оказалось более правдивым, чем Макс мог себе представить. Необыкновенная слава, в полной мере познанная Бердслем в 1894 году, вскоре была прервана самым резким и драматическим образом.
На первый взгляд должен был последовать очередной всплеск негодования обывателей и шумихи в газетах. Четвертый номер «Желтой книги», вышедший в свет в январе, породил обычные возмущенные комментарии. Особый ужас и отвращение ценителей изящных искусств в прессе вызвал один из рисунков – «Таинственный розовый сад» с изображением обнаженной женщины, к которой обращается некто в накидке и с фонарем в руке. Бердслей воспринял это с большим удовольствием и сразу дал отпор. По его словам, рисунок был первым в серии библейских иллюстраций и изображал не что иное, как Благовещение.
Punch, кстати регулярно публиковавший пародии Ады Леверсон на литературное содержание «Желтой книги» [95], воспроизвел стилизацию Линли Сэмбурна фронтисписа к Ювеналу под названием «Картинка-загадка для предисловия к “Юношеским сатирам”[96] или ни к чему особенному». Вместо слуги-обезьяны, несущего портшез, в оригинальной работе Сэмбурн изобразил ее автора. Бердслей в вычурном кружевном одеянии тянул тележку с ухмыляющимися веселыми девицами мимо афиши с рекламой «Кукольного дома». Борта тележки были украшены уведомлениями из «Желтой книги», выпущенной издательством Bogey Head[97]. Карикатура подтвердила мнение (если в этом еще существовала необходимость), что Бердслей являлся самым радикальным автором альманаха и самой одиозной фигурой среди молодых художников [1].
Такая репутация уже стала неоспоримой. Обложки Обри для расширяющейся серии «Ключевых записок» установили его новый личный стиль и привлекли всеобщее внимание. Бердслей прочитал лекцию о живописи в доме Эннона Брюса на Брайанстон-сквер. Она была хорошо принята и горячо обсуждалась. Рисунки Обри регулярно публиковались в Courrier Français, а статья о нем появилась в американском художественном журнале Emporium. Его работы были включены в экспозицию второго салона La Libre Ecthétique. Портрет мадам Режан экспонировался в Институте изящных искусств Глазго.
Обри решил, что пришло время съездить в Америку. Лейн быстро оценил огромный коммерческий потенциал заокеанского рынка. Он был доволен продажами издательства Copeland & Day и тоже планировал поехать в США, чтобы решить, принесет ли выгоду учреждение филиала Bodley Head в Новом Свете. Издатель предложил сопровождать Бердслея и подчеркнул, что морское путешествие благотворно повлияет на его здоровье.
В Америке оказалось много возможностей для приятного времяпрепровождения. Там уже находился Бирбом – он путешествовал вместе с театральной компанией своего брата в непривычной для себя роли секретаря. Также предстояло встретиться со старыми друзьями, Кокраном и Скотсон-Кларком. Наконец, поездка была удобным поводом для саморекламы. Образцом для Бердслея послужило американское лекционное турне Оскара Уйальда 1882 года. Обри собирался прочитать лекции об итальянской живописи и о нынешних «безобразиях» и даже подготовил некоторые остроумные комментарии. Его заверили, что американцы очень ждут встречи с ним, и Бердслей ответил: «Надеюсь, они и оценят меня по достоинству».
Пресса США с энтузиазмом приветствовала новость о будущем визите. Скотсон-Кларк опубликовал в Book Buyer рассказ о старом школьном приятеле, заверив американцев, что у Бердслея превосходные манеры, он скромно отзывается о себе и своей работе, не важничает и в целом является одним из лучших собеседников. О нем много писали на Восточном побережье, и в сообщениях – в полном соответствии с материализмом жителей Нового Света – оказалось немало спекуляций о заработках мистера Бердслея. Утверждалось даже, что некоторые молодые американские художники «уже заражены бердслеизмом» [2]…
3 января 1895 года Обри и Мэйбл были в театре «Хеймаркет» на премьере пьесы «Идеальный муж» Уайльда. Спектакль почтил своим присутствием принц Уэльский, но корреспондент модного обозрения The Lady с особым удовольствием и любопытством отметил присутствие в зале мисс Бердслей, сестры известного художника из «Желтой книги».
Героем пьесы был успешный человек, в чьем прошлом имелся свой скелет в шкафу – потенциально губительная тайна. Для компании, собравшейся в ложе Леверсонов, связь между сюжетом пьесы и жизненной ситуацией драматурга лежала на поверхности, хотя в тот момент она лишь вносила в спектакль ноту тонкой иронии. Разумеется, подавляющая часть зрителей не подозревала о двойной жизни драматурга.
Пьеса имела огромный успех, но через полтора месяца Оскара Уайльда ждал еще больший триумф. 14 февраля в театре «Сент-Джеймс» состоялась премьера комедии «Как важно быть серьезным». Обри и Мэйбл снова смотрели ее с Леверсонами. На улице мела поземка, но в ярко освещенном театре было тепло и уютно. Уайльд попросил своих друзей вдеть в петлицы ландыш – это напомнит ему об Альфреде, который сейчас далеко – проходит службу в Алжире… Маловероятно, чтобы Обри выполнил эту просьбу.
Комедия доставила Бердслею удовольствие, как и всем остальным зрителям, но общение с Уайльдом его теперь не вдохновляло. Драматург очень радовался тому, как публика и критики приняли его пьесы, но отношения с лордом Альфредом Дугласом, который в последнее время устраивал ему одну сцену за другой не в театральной, а в частной жизни, сделали его очень раздражительным, а подчас даже грубым. В конце второго акта раскрасневшийся от аплодисментов Уайльд появился в ложе Леверсонов. Увидев Обри и его сестру, сидевших рядом, он бестактно заметил: «Что за контраст! Мисс Бердслей – как маргаритка, а мистер Бердслей – как самая чудовищная орхидея…»
