Николай Минаев - Нежнее неба. Собрание стихотворений

Пишу сие за кружкой пива
В столовой «Литособняка»:
Нас часто жизнь несправедливо
Тревожит из-за пустяка.

Но будет к Вам она безгневна
И за серьезные грехи,
Когда начнете ежедневно
Читать Минаева стихи.

Ты целый день в Мострикотаже
Проводишь, спишь спокойно ночь,
Живешь в двух комнатах и даже
Имеешь маленькую дочь.

Не спорю, это все приятно,
Всех благ твоих не перечесть,
Но все же и на солнце пятна
И в этой жизни скука есть.

Чтоб жить на свете не скучая,
Ты вместо всякой чепухи
Читай на службе после чая
Мои хорошие стихи.

Прочтешь – и свежестью повеет,
И ты впадешь в особый раж,
И в тот же миг подешевеет
В Москве советский трикотаж.

Я сегодня вместо роз
Вам, одной из именинниц,
С поздравлением принес
Поэтический гостинец.

В нем сиянье звезд дрожит,
Ветер лирики в нем реет;
Он коль жарко освежит,
Если холодно – согреет.

Я вижу, я чувствую, я сознаю, —
Мне был этот привкус особенный ведом,
Любовь взбудоражила душу мою,
Ее переполнив томленьем и бредом.
И бьется у сердца горячий прибой,
И кровь в лихорадке от зноя и гула…
Любовь улыбнулась мне вместе с тобой,
Твоими глазами в глаза мне взглянула.

В наше время катастроф
Прозябать в Европах что-там?!.
Я хочу – мой план здоров —
Жизнь наладить готтентотам.

В день отъезда я бы здесь
Распростился с нудным сплином,
И намазался бы весь
Самым лучшим гуталином.

А приехав, напрямик,
Не точа напрасно лясы,
Я бы начал в тот же миг
Призывать к восстанью массы.

Коль там есть еще цари,
От которых жить не сладко,
Я бы их недели в три
Уничтожил без остатка.

И стальным большевиком,
На погибель высшим кастам,
Власть бы отдал целиком
Пролетариям губастым.

Несмотря на тьму невзгод,
С непосредственностью детской,
Я бы сделал через год
Готтентотию советской.

Я б к культуре черных баб
Приобщил и, между прочим,
Буржуазный баобаб
Стал бы деревом рабочим.

Я б для тамошней комсы
Произвел себя в Адамы,
И в свободные часы
Сочинял бы стиходрамы.

И талант мой оценя
Тонким нюхом пролетарским,
Называли бы меня
Африканским Луначарским.

Вообще по мере сил,
Углубленный в труд свой мирный,
Я бы пользу приносил
Революции всемирной.

Но – увы! – в родной стране,
Не учтя моей сноровки,
Не дают упорно мне
В Африку командировки!..

Париж пленен чарльстоном и туманом…
Консьержи спят… Бессмертные творят…
На страже Фош… В Палате говорят,
А действуют Пуанкаре с Брианом.

Всю ночь по мировым кафешантанам,
На зависть безвалютных сибарят,
Американцы золотом сорят,
А он – увы! – бывает редко пьяным.

– «Да, денег нет и сердится Вики,
В России варвары-большевики,
Доколе нам нужду терпеть, доколе?

Придется вновь… Почисть-ка ментик, Жан!..»
И шествует занять у дяди Коли
Сей самодержец русских парижан.

Вам, поэт-нижегородец,
В память нашего знакомства,
Книгу-первенца «Прохладу»
Отдает поэт-москвич.

Я заранее уверен,
Что она у Вашей Музы
Встретит искренний и нежный
Поэтический прием.

И поэтому надеюсь,
Что к пенатам возвратившись,
Вы ее не отдадите
На съедение мышам,

А поставите на полку
Рядом с Брюсовым и Блоком,
Чтоб она в любое время
Находилась под рукой.

Вы средь дешевой канители
Мою лирическую нить
По-настоящему сумели
Почувствовать и оценить.

Так пусть за это как награда,
В передгрозовый душный час
Моя спокойная «Прохлада»
Провеет в комнате у Вас.

Являя миру новые манеры,
Впав в социалистический задор,
С имуществом полдюжины Пандор,
Идут ва-банк оппозиционеры.

Здесь явью называются химеры,
На цифрах здесь базируется вздор,
И в каждой фразе слово «термидор»
Склоняется без смысла и без меры.

В борьбе за власть нелепица и бред,
Здесь бывший пред ИККИ и с ним полпред,
С французским смешан здесь нижегородский;

И под свистки партийного райка,
Под крик: «Шпана!..» с трибуны сходит Троцкий…
Так заседает ленинский ЦК.