Николай Богословский - Чернышевский
«Филология наука очень важная, – писал Чернышевский спустя два года, – но для того, кто хочет ею специально заниматься; человеку, который не намерен сделаться филологом, санскритский язык не принесет ни малейшей пользы. Еще менее пользы приобретет он, научившись отличать большой юс от малого. Странно даже доказывать такие простые истины. Но как же не защищать их, когда модное направление стремится к тому, чтобы вместо сведений о человеке и природе набивать голову юноши теориями придыханий, приставок, корнями и суффиксами».
Приход в «Современник» дал возможность Чернышевскому заняться разработкой животрепещущих вопросов, волновавших широкие круги читателей, а не узкую аудиторию специалистов.
Уже в молодые годы Чернышевский руководился в своих занятиях не личными вкусами и наклонностями, а потребностями общественного развития. Тут сказывалась та «историческая сознательность», которая заключается в ясном понимании писателем своего назначения и в стремлении его разрешать в первую очередь задачи, выдвигаемые эпохой.
В черновых вариантах «Очерков гоголевского пери да русской литературы» Чернышевский говорит, что Белинский, как и великие европейские критики прошлого (в первую голову Лессинг), «сочинял рецензии» вовсе не потому, что это доставляло им удовольствие или было единственным их призванием. «Мы не знаем, назначала ли его природа исключительно к критической деятельности: гениальной натуре доступны бывают многие поприща, она действует на том, которое в данных обстоятельствах находит самым широким и плодотворным…» (Подразумевается, конечно, плодотворность воздействия на общественное сознание.) В другом месте «Очерков» Чернышевский замечает о своем предшественнике: «…Он чувствует, что границы литературных вопросов тесны, он тоскует в своем кабинете, подобно Фаусту: ему тесно в этих стенах, уставленных книгами, – все равно хорошими или дурными; ему нужна жизнь, а не толки о достоинствах поэм Пушкина или недостатках повестей Марлинского и Полевого».
В «Лессинге» Чернышевский точно так же показывает, что этот прирожденный философ не посвятил философии ни одной страницы в своих книгах, сознавая, что «не время еще было философии стать средоточием немецкой умственной жизни». «Не тяжелое ли самоотречение было это с его стороны? С первого взгляда может показаться так… Но для натур, подобных Лессингу, существует служение более милое, нежели служение любимой науке, это – служение развитию своего народа».
Понимание этого закона исторической необходимости Чернышевский обнаружил с первых же шагов в литературе. Вот почему он так быстро занял руководящее положение в критике. Вот почему в смятении стали отступать литературные противники «Современника» с приходом туда Чернышевского, а влияние последнего на читателей росло не по дням, а по часам. Вот почему он оставил неизгладимый след в истории отечественной литературы, хотя критикою собственно он занимался не более четырех лет. Встретив впоследствии в лице Н.А. Добролюбова достойного преемника, Чернышевский с 1857 года уже покинул эту область работы, чтобы перейти к публицистике, истории, экономике.
В «Отечественных записках» Чернышевскому приходилось рецензировать главным образом научные или справочные издания, в «Современнике» он получил возможность писать о беллетристических произведениях. Однако первые же статьи и рецензии Чернышевского в «Современнике» (о романе и повестях М. Авдеева, о «Трех порах жизни» Евгении Тур, о «Бедности – не порок» А.Н. Островского) послужили «Отечественным запискам» предлогом для нападок на «Современник» с упреками в резкости, непоследовательности и противоречивости критических оценок этого журнала. Обстоятельство это вовлекло самого Чернышевского в полемику с «Отечественными записками», а между тем, после того как началась эта полемика, он в течение всего 1854 года и первых месяцев 1855 все еще продолжал, по совету Некрасова, сотрудничать и в том и в другом журналах. Случалось иногда так, что в одном и том же номере «Отечественных записок» печатались статьи, рецензии Чернышевского[19], а на соседних страницах заметки с выпадами против его же статей из «Современника». Так продолжалось до весны 1855 года, когда Чернышевский решительно расстался с «Отечественными записками».
Что же в литературных статьях молодого критика вызвало с самого начала возмущение «Отечественных записок»?
Анонимный автор первого обозрения в «Отечественных записках», содержавшего выпады против Чернышевского, не скрывает, что его неприятно поразило нарушение идиллического покоя, царившего до сих пор в критических отделах журналов: «В последнее время в отзывах наших журналов о разных писателях привыкли мы встречать тон умеренный, хладнокровный; если же и читали подчас приговоры несправедливые, по нашему мнению, то самый тон статей, чуждый всякой запальчивости, обезоруживал нас».
Но вот в эту атмосферу вялого благодушия, тишины и покоя резким диссонансом ворвался вдруг смелый и живой голос, в котором ясно различимы ноты сарказма и гнева.
Чернышевскому не нужны уклончивые и позолоченные фразы, затемняющие существо дела. Ему чуждо слепое поклонение авторитетам и известностям. Он не хочет повторять одни и те же стереотипные фразы о том или ином писателе «от самого его отрочества до самой его дряхлости». «Русская критика, – заявляет он, – не должна быть похожа на щепетильную, тонкую, уклончивую и пустую критику французских фельетонов; эта уклончивость и мелочность не во вкусе русской публики, нейдет к живым и ясным убеждениям, которых требует совершенно справедливо от критики наша публика».
И вот, хотя произведения Евгении Тур получили некоторую известность (после того как И.С. Тургенев снисходительно и сдержанно похвалил их в «Современнике»), новый ее роман из великосветского быта «Три поры жизни», лишенный какого бы то ни было общезначимого содержания, Чернышевский, не обинуясь, называет натянутым, аффектированным, пустым и никому не интересным.
И вот хотя «Вариньку» М. Авдеева относили несколько лет тому назад в том же «Современнике» к числу «замечательных явлений литературы» и ставили в одном ряду с «Записками охотника», новые повести этого писателя настолько далеки от насущных вопросов современности, настолько легковесны и внутренне ложны, что Чернышевский, не обинуясь, бросает автору обвинение в постыдной лакировке действительности, в подкрашивании помещичьего быта розовой водицей сентиментализма. «Что за странность! – восклицает он. – Все это мило, но все это будто бы неправда, будто бы не клеится, будто бы, не так… Что же не клеится? Отчего не ладится? Ответа искать недалеко; но мы, – говорит он, разбирая повесть «Ясные дни», – сначала украсим свой разбор грациозным стихотворением:
