Миясат Шурпаева - Предания старины глубокой
Прибыли в Кумух, как принято, пошли в дом невесты. Шесть навьюченных лошадей, что предназначались для посаженных матерей, Сякку отправила к себе домой. Возвращаясь от хозяев свадьбы, Жари пошла к Сякку за своей долей подарков.
– Кто ты такая? – сказала Сякку, – скажи спасибо, что сочли за человека и взяли с собой. А подарки эти дали нам, родственникам невесты.
Когда Жари уходила, Кулибутта подал ей немного грецких орехов для детей, но она, подойдя к собачьей конуре, бросила орехи собаке, и раздираемая злостью и обидой, пошла домой. Через некоторое время на одной свадьбе Жари разоблачила Сякку и Кулибутту, сложив саркастические стихи об их бессовестном поступке, алчности и подлости. Песня была очень интересная, все кругом хохотали и просили Жари повторить еще и еще раз.
Кулибутта пришел в ярость. Он служил чиновником царской охранки в качестве переводчика. С окрестных сел приходили к нему люди, чтобы написать заявление или письмо на русском языке, за ‘ что он с них сдирал шкуру. Разъяренный Кулибутта тут же написал жалобу в Темир-Хан-Шуру на Чакул Жари, якобы она сочиняет и исполняет аморальные песни против царя, пьет, гуляет и развращает кумухских женщин. Жалобу эту подписали несколько родственников и дружков. Из Шуры пришло решение шариатского суда – сослать Чакул Жари в Сибирь.
Это страшное известие поразило кумухцев. Люди стали просить, ходатайствовать за Жари – но тщетно. Настал день отправки Жари в ссылку. Все кумухцы собрались к табахлинскому озеру, где ожидали чиновники с повозкой, на которой должна была ехать осужденная. Через некоторое время привели Жари, одетую во все черное, а сверху одежды был накинут теплый шерстяной платок. Когда она поднялась на телегу, ее дети с ревом бросились к матери. Все заплакали. Исмаил, муж Жари, пытался успокоить детей, но те так прижались к матери, что невозможно было оторвать. Полицейские оторвали детей и отдали отцу. Поднявшись на телегу, Жари запела:
Не жалко головы своей,
По сиротам слезы лью.
Люди, сжальтесь над птенцами,
Лишившихся матери родной.
Отсох бы язык у того.
Кто меня оклеветал.
Отпали бы пальцы у тех,
Кто приговор гнусный подписал.
Завидую Абдулпатаху, у которого тысяча овец, Будь половина у меня, слылась бы я дочерью пророка…
Аробщик ударил плетью лошадей, и они понеслись, оборвав песню, которую пела Жари, обливаясь горькими слезами. Весть о том, что из Кумуха везут сосланную певицу, дошла до Цудахара раньше, чем полицейская повозка доехала туда. У цудахарцев и кумухцев были тесные связи. Приезжая на базар, цудахарцы останавливались у своих кунаков, и те, в свою очередь, тоже гостили у цудахарцев. Знали они и язык друг друга. Песни Чакул Жари были популярны и в Цудахаре, поэтому, услышав о несчастье, народ Цудахара, обливаясь слезами, пришел проститься с любимой певицей, которая, прощаясь с друзьями, спела им песню, строки из которой дошли и до наших дней:
Когда меня увозили
Из родного Кумуха,
Почему не свалилась
Столб-скала на меня?
По Хутхутинским ущельям
Мой стон раздавался,
Но не вышли мне навстречу
Девушки из Куркли.
Чем спелые абрикосы
В фруктовых садах,
Слаще и милее мне
Были родные места.
Когда привезли Жари в Темир-Хан-Шуру, ее земляки, проживающие в Шуре, услышав о несчастье, постигшем певицу, стали хлопотать об облегчении ее участи, но все безуспешно. Еле добивались хотя бы встречи с ней.
Через несколько лет один кулинец, проездом остановившийся в Кумухе, на годекане ругал кумухских мужчин, что они допустили ссылку безвинной и талантливой женщины.
– Ваппабай, какой изумительной красоты была женщина! Как она пела! Никогда, сколько буду жить, не смогу забыть ее. И кулинец прочитал наизусть слова, что пела Чакул Жари в Темир-Хан-Шуре:
Нет у меня бумаги, чтоб письмо написать,
Вместо письма заберите мою разорванную душу.
Нет у меня чернил, черные буквы вывести,
Вместо жемчужных слов возьмите слезы мои.
С моего языка всегда падали жемчуга,
Лютые враги заставили огонь извергать.
Ноги из слоновой кости, что по цветам ходили
Подлые чиновники в цепи заковали…
Из Шуры Жари отправили дальше, и больше никто не видел и ничего не слышал о ней. В Кумухе оставались дочь Чакул Жари Зулейхат и сын Сулейман. Зулейхат была красивой и обаятельной, как мать, но таким талантом не обладала. Она вышла замуж за односельчанина, проживающего в Харькове, куда и уехала с ним. В Кумух не приезжала, в послевоенные годы умерла и ее похоронили в Харькове.
Сын Чакул Жари, Сулейман, в возрасте восемнадцати лет уехал в Баку на заработки и больше не вернулся. Рассказывают, что он там принимал активное участие в революционных событиях и приезжал в Темир-Хан-Шуру по поручению ревкома, что с ним дальше стало никто не знает.
В наши дни по дагестанскому радио изредка передают изумительно красивые мелодии Чакул Жари – что является светлой памятью о талантливой женщине, загубленной жестокими людьми.
Саду Тутунова
Когда я училась в Кумухе в старших классах, приехал к нам новый учитель географии Татархан Константинович, по национальности осетин. Об этой новости я сообщила бабушке, добавив, что учитель молодой и похож на лакца.
– Осетин, говоришь, а как ты сказала его зовут? – оживилась бабушка.
– Татархан.
– А слышала ли ты про учителя Адильгерея, или его стихи?: “Ради бога, учитель, не задерживайся в Тифлисе…? – спросила бабушка, как-то многозначительно улыбаясь, а затем стала рассказывать: “Когда в Кумухе открыли русскую школу, а это было в 1881 году, приехал к нам новый учитель Адильгерей, татарин по национальности, фамилия его была Терекулов. Он тоже был молод и очень похож на лакца, невысокого роста с рябоватым лицом, знал аджам, молитвы, читал и писал по-арабски. Хоть на первый взгляд он казался не очень симпатичным, но какое-то обаяние было в нем. Адильгерей очень быстро сошелся с уважаемыми людьми села, здоровался только по-лакски, вся кумухская молодежь тянулась к нему.
Организовав школу, он сам ходил по домам, собирая детей. Лучше муллы читал молитвы, он, говорят, очень хорошо знал русский язык. Валлах, биллах от больших знаний человек сам возвышается и светится изнутри, как солнце, прикрытое сверху оболочкой.
Он приходил к горцам, уговаривая отпустить ребенка учиться в русскую школу, те задумывались: если бы не было пользы от русского учения, этот умный мусульманин не выучился бы русскому языку, ведь он и Коран читает, и по-русски знает, что тут плохого? И отпускали детей учиться.
Адильгерей близко сошелся с людьми, – быстро выучил лакский язык, его приглашали на свадьбы, на торжества, где он танцевал и пел.
