Николай Кузьмин - Огненная судьба. Повесть о Сергее Лазо
Вконец смутившись, Егорша что-то пробормотал и спрятался за спинами.
— Он у нас не говорок, — разливался мужичок в собачьей шапке. — В год если скажет слово — хорошо. А Лазо его спросил: ты, говорит; наверно, к детям хорошо относишься? Правда, правда! Только глянул на него — и сразу: ты, говорит, наверно, к детям хорошо относишься? Егор, а ты-то что ему сказал?
— Да ничего он ему не сказал, — оборвал мужичка партизан с подвязанной щекой, недовольный, что тот влез и перебил его рассказ.
— Не-ет! — ликовал мужичок и грозил грязным пальцем. — Егор тоже ему сказал. Он, брат, у нас… Ты не смотри, что он такой. Он, брат…
— Не балабонь, дай досказать-то! — оборвал ординарец. — Хорошо бы, братцы, с этим Лазо поговорить. К себе он, говорят, как кремень, а к товарищу навроде няньки, мягонький. Себе ничего, а другим последнее с себя отдаст. Для людей всю землю исходил… И слова у него, говорят, самые простые. Что ни слово, то про самое нужное. Он, сказывают, любого дурака за один раз умным делает. Кто его разок послушает, тот прямо не узнать становится. Просто новый человек делается!
— Это ты правильно заговорил, а то — «слышали мы про него…» — одобрил партизан в тужурке. — У Лазо и товарищи хорошие при нем. Один еще ту революцию делал, что после японской была. Ну и другие тоже. Которые по книжкам, а которые по людям обучались революцию делать. Польза от них большая.
— Так разве одному управиться! — ввернул мужичок в собачьей шапке. — Разве хватит одного на всех?
Ординарец продолжал:
— Говорят, у него от самого Ленина похвальный лист.
— Именно, — подтвердил партизан с подвязанной щекой. — Нам таких вождей и надо! Духу чтоб простого, но с образованием. Пусть сидит и думает, как дело провернуть.
— Молодой вот только. Постарше бы не мешало, — высказался ординарец.
— Это ничего, что молодой. Зато слушаются, как отца. После того как мы их встретили и поздоровались, Лазо свалил мешок с плеча и с мужиками сел. Ну, с нашими, с деревенскими. Вот тут же на завалинке и сели, где мы сидим. И так это он, знаешь, обходительно со всеми! По имени, по отчеству… Про пчел начался разговор. А у нас нынче липа цвела… ну прямо диво дивное! Меду будет хоть залейся. Так он вроде как пасечник какой: и про маток, и про взятки… всю ихнюю музыку назубок. Потом про скотину, про хозяйство разговор пошел — тоже! Наши, кто с ним толковал, души не чают. «Это, говорят, свой!»
— Скотина-то скотиной, — с сомнением высказался ординарец, — но тут ведь воевать придется. Гаврила сам мне говорил: японцы вскорости полезут, американцы, сволочь всякая. Прямо скажу: хороший офицер нам сейчас не помешал бы. Там же планы, карты всякие надо понимать! А что мы с вами? Даже Гаврила наш. Карт мы этих натрофейничали много, а толку? Сядет он за карту, голову руками обхватит. Сидит, сидит…
— Ну, сравнил! Лазо любую карту подавай. Да я тебя, к примеру, так опрошу: вот если тебя случайным делом на базар свести, какая тебе цена будет?
Саженные плечи ординарца сами собой полезли вверх.
— При чем здесь я?
— Ну все-таки, если продать тебя?
— Болтаешь! Да нисколько. Кому я нужен?
— О! А за Лазо, за одну голову — мильен. Есть разница?
С недоверием детина посмотрел на партизана, на других соседей.
— Это кто ж такие цены устанавливал?
— Японцы, вон кто. А они зря денежки платить не станут.
Поколебавшись, ординарец снова полез за папиросами, достал коробку и предложил:
— Разбирайте, что ли. Больше нету. Это нам всего по коробке на брата и досталось.
Потянулось долгое молчание. Курили, смаковали, наслаждались. Внезапно из-за угла вынесся всадник, осадил коня возле самого крыльца, махом слетел с седла и исчез в штабе. Партизаны переглянулись.
— Срочный. Чей это, интересно? Не из глазковского отряда? У них там вечно колгота.
— Коня-то как загнал, — посочувствовал детина. — И куда гнал?
— Видать, приперло. Плачешь, а летишь.
Сбегая со ступенек школы, боец что-то прятал под подкладку фуражки. Ловко кинулся в седло, пригнулся, гикнул и снова безжалостно погнал коня.
— Ох, не глянется мне, когда начинают так летать! — проговорил мужичок в собачьей шапке.
— Пропал конишко, — вздохнул ординарец, глядя в ту сторону, куда умчался бешеный гонец.
Все выше поднималось солнце, пригревало, становилось жарко. Партизан с подвязанной щекой сказал детине:
— Твой-то, я гляжу, что-то не в духе прискакал. Видать, без охоты ехал?
Отвечать ординарцу не хотелось, но партизаны издали, смотрели на него во все глаза.
— Да ведь… само собой. Но с другой стороны — тоже интерес берет. Все уши прожужжали: Лазо, Лазо! А что за Лазо такой, толком и сказать никто не может. «Седлай, говорит, Митрий, съездим, поглядим. От нас, говорит, не убудет». Но только я вам что хочу сказать? Он у нас карактерный. На горло — боже упаси! Перестреляются! А по-человечески — как воск.
— Что ж, — с удовлетворением заметил партизан, — тогда, видать, хороший человек.
Прихрамывая, опираясь на палочку, появился Сергей Лазо. Его заметили, уважительно замолкли, поднялись. Партизан с подвязанной щекой притушил окурок. Вместе с Лазо в школу направлялись два подростка: Саша Фадеев, белесый, веснушчатый, с большими оттопыренными ушами, и крепенький, похожий на бычка Игорь Сибирцев. Сергей Георгиевич вдруг остановился и заинтересованно повел носом.
— Что это вы курите, товарищи? — картавя, спросил он. — Аромат… даже забыть успел!
Держа руки по швам, ординарец польщенно усмехнулся:
— Трофей, товарищ Лазо. Американцев малость пощипали.
Смерив взглядом огромную фигуру ординарца, Лазо спросил:
— Как они в бою, американцы? Бить можно?
— Нормально можно, товарищ Лазо. Хорохориться вообще-то мастера, но, как только смерть в глаза глянет, мякнут сразу. Против наших им не устоять!
Кивнув на прощание, Сергей Георгиевич стал подниматься на крыльцо.
Ординарец тяжело задумался.
— А глаза у вашего Лазо… Боюсь я за Гаврилу, ох, боязно мне за него! А ну схлестнутся с Лазо? Карактерный же он у нас! Уж лучше бы нам не приезжать сегодня…
В школьном помещении торжественная обстановка: чисто, прибрано, впереди, у самых окон, для гостей составлены столы. Там уже рассаживались приехавшие из Владивостока. Эти столы сразу не поправились Лазо. Невольно получалось разделение: городские за столами, местные в зале. Походило на судилище, тем более что Ильюхов начнет совещание своим отчетом. Сегодня утром, благодаря хозяев за сердечную встречу, Сергей Георгиевич нарочно подчеркнул: «Мы прибыли в распоряжение Ревштаба». Поэтому рассаживаться следовало так, чтобы первый разговор получился доверительным, товарищеским.
