Ги Ротшильд - Наперекор Сталину
Французские социалисты хотят прибрать всю власть к рукам; они ревниво относятся даже к тем ничтожным крохам, которые удалось сохранить руководителям больших частных предприятий. Они терпят лишь малые или средние объединения, тем самым оставляя себе возможность говорить о «частичных мерах». Быть может, такая тенденция распространится на Востоке, но и это еще отнюдь не факт. Марксизм с каждым днем все более ясно показывает, к каким экономическим и моральным потрясениям он приводит народы, и явно возникнет необходимость выбирать между социализмом без диктатуры и либеральным строем или еще чем-то, что еще придется изобрести. Выбор не сделан, но История слишком явственно доказала, что часто человечество идет в направлении, противоположном тому, которое для него избрано свыше.
* * *
Первое время мне трудно было справиться с удивлением, чтобы потом все осмыслить и должным образом реагировать на то разорение, которое принесла моей семье национализация.
Я не поддался депрессии, я предпочел гнев - как реакцию более позитивную. Мне казалось немыслимым, чтобы эта гигантская экспроприация ряда крупных банков, порой анонимных, привела одновременно к исчезновению банка Ротшильдов, само понятие которого стало одновременно историческим и мифическим, и чтобы никто этого не заметил.
Мобилизовав все свои способности, я написал статью, озаглавленную «Прощай, Ротшильд», она была опубликована на первой странице «Монд», и реакция на нее превзошла все мои ожидания. Я получил сотни доказательств симпатии и сочувствия, большинство обратившихся ко мне хотели меня ободрить и заканчивали свои письма словами: «Не прощай, но до свидания, Ротшильд». Многие говорили: «До скорого свидания, Ротшильд» или еще «Спасибо, Ротшильд». Все хотели, чтобы в этой ситуации я действовал «мужественно и с достоинством».
Итак, вот моя статья:
«Прощай, Ротшильд!
Семья, само имя которой ассоциируется с банковскими учреждениями, строго капиталистического характера, могла лишь наблюдать за тем, как постепенно ограничивается сфера ее деятельности на всех этапах социализации, с которой столкнулось французское общество в нашем двадцатом веке. Ротшильдов не обошли ни на одном из этих этапов: в 1936 году Народный фронт отнял у них управление Северной железной дорогой, которое они осуществляли с 1857 года; тот же Народный фронт сместил моего отца с поста управляющего «Банк де Франс», который он занимал в течение двадцати лет.
После освобождения Франции от немцев де Голль национализировал все доли Ротшильдов в производстве и распределении электроэнергии и в сфере страхования. Наконец, в 1981 году коалиция социалистов и коммунистов издала декрет о национализации банков, разом изгнав наш банк из дома на улице Лаффит, где он находился на протяжении ста шестидесяти лет, на улице Лаффит, название которой стало синонимом самих Ротшильдов. По той же причине Ротшильды потеряли контроль над другими предприятиями, традиционно находившимися в их управлении, такими как группа горнодобывающих предприятий «Пенаррой», «Никель», и общества, унаследовавшие частные владения от старых железнодорожных компаний.
Время сеет жертвы на своем пути, об этом можно сожалеть, но этому нельзя так уж удивляться. Если бы речь шла только об этом, нам бы оставалось только залечивать раны в кругу семьи и безропотно переживать наши горести и печали. Я говорю о всех тех, кто вместе с автором этих строк участвовал в воскрешении учреждения, с 1914 года влачившего жалкое существование, и в превращении его в банк и в деловую группу, достойную современной французской экономики; мы создали таким образом тысячу двести рабочих мест, и все, кто их занимал, сейчас мучительно следят за тем, как уничтожается плод их упорной работы на протяжении сорока лет. Но речь идет не только об этом, речь также идет об отношениях Ротшильдов с экономическими властями, для которых они, по меньшей мере, неудобные персоны, если не воплощение самой сущности зла.
Ротшильды имеют образ очень своеобразный и одновременно очень типичный. Они стали общеизвестным, почти пословичным символом богатства. Богатства, которое без ложного стыда проявляется в их стиле жизни. Кроме того, череда поколений, стоящая за всеми их делами, сообщает им особый смысл преемственности, династийности, едва не фантасмагоричной. За ними признают некоторую компетентность в делах, добросовестность, но отождествляют эти качества с гипертрофией капиталистического индивидуализма и считают это непреложным фактом. Ротшильдов считают единственными капиталистами во Франции. В других обществах взгляд на вещи совершенно иной: в Америке к тем, кому на протяжении длительного времени сопутствует успех, относятся с уважением; в Англии их профессиональная квалификация, их популярность получают признание и поддержку как элемент финансового благополучия страны.
Большинство французов смотрят на нас с симпатией, бесспорно чувствуя несправедливость того давления и тех отречений, которые навязали Ротшильдам не «для того, чтобы воздать им по заслугам», а для того, чтобы не унизить идею, что тем самым они выполняют свой моральный долг и несут ответственность перед гражданами Франции. Некоторые помнят и ценят многочисленные больницы, школы, дома ребенка, санатории для выздоравливающих и для пенсионеров, диспансеры и другие самые разные социальные учреждения, которые наша семья построила, снабдила оборудованием и поддерживала материально; множество произведений искусства, подаренных музеям; множество художников, артистов, ученых, врачей, писателей, которым мы смогли помочь в трудные моменты их жизни.
Но как бы там ни было, политические круги, побуждаемые завистью к деньгам, завистью, столь характерной для нашей страны, относятся к Ротшильдам как к париям. Многие политики стараются избегать встреч с ними, придумывая себе различные алиби. «Ротшильд, вы понимаете, это не пройдет незамеченным!» Даже если их и считают милыми людьми, их обходят стороной как зачумленных.
Я сослужу себе дурную службу, если назову здесь имена тех министров, которые принимали меня, как управляющего банка, не оглядываясь на остальных, и рассматривали мои проблемы исходя исключительно из их сути. Если бы они знали, как я им за это благодарен! И с каким волнением я прочитал исполненные благородства заявления, сделанные несколько дней назад в парламенте двумя депутатами.
А вот несколько весьма поучительных примеров иного толка.
В Лондоне в 1944 году, когда я, будучи членом «Свободной Франции», заканчивал обучение офицеров связи, мне предложили заняться делом, которое меня очень заинтересовало. Но назначение так и не состоялось, а через несколько недель я узнал, что мое слишком заметное имя отклонили.
