Александр Боханов - Царь Алексей Михайлович
В Присяге говорилось, что я, такой-то, «целую Крест Господень Государю своему, Царю и Великому князю», Царице, и «детям царским» в том, что обязуюсь служить честно и нелицемерно, оберегать его здоровье и «никакого лиха Государю не мыслить». Кроме того, каждый приносящий присягу брал на себя обязательство, никаких других родов на Царство не мыслить и «хитрости не чинить». Если же подданный услышит о каком-то заговоре, «или ином злом умысле» на жизнь и власть Государя, то потребно сообщить о том властям, и с такими врагами биться не на жизнь, а на смерть[299]. Залогом крепости Присяги признавалось целование Креста, что, как уже говорилось, считалось абсолютной нормой правдивости.
Русь заявляла о себе как о хранительнице нетленных Божественных установлений всегда, когда представлялась подобная возможность. Когда в январе 1649 года в Лондоне был казнен Король Карл I из Династии Стюартов (1600–1649), то в Москве чрезвычайно болезненно отреагировали на подобное известие, хотя речь не шла о весьма далекой во всех отношениях стране. На Руси знали, что кучка злодеев, называвших себя «парламентом», устроила судилище, а затем и публичную казнь благочестивого монарха. Он был последовательным католиком и хотел вернуть «римское исповедание» в Англию, которая от него начала отрекаться более ста лет тому назад, при Короле Генрихе VIII, став страной безбожно-еретической.
Конечно, на Руси католическая вера считалась отклонением и уклонением от «истинной», «православной» веры, но все-таки Римская церковь звала людей к Богу, славила Иисуса Христа, и этого нельзя было отрицать. Однако не смерть католика сама по себе взволновала Москву. В далекой заморской стране был убит правитель «Божией милостью»; мятежная толпа подняла руку на Монарха! И впервые в истории Русь отреагировала на кровавые события в Англии; отреагировала остро и резко. Это был политический демарш международного масштаба.
1 июня 1649 года Царь Алексей Михайлович подписал указ, называвшийся: «О высылке английских купцов из России, и о приезде их токмо к Архангельску, за многие несправедливые и вредные их для городов русских поступки, особенно за их учиненное в Англии убийство Короля Карла I»[300]. Конечно, торговавшие на Руси купцы сами не могли «учинить» отмеченное злодейство, но ведь ни для кого не составляло секрета, что в Англии у власти утвердились те самые «лавочники» или их «приказчики», которые фактически и вершили дела в далеком заморском Королевстве.
Английские купцы получили право беспошлинной торговли по всей Руси указом Царя Михаила Федоровича; им дозволялось ездить по стране, и, в отличие от других, заводить лавки в самой Москве. Им чрезвычайно «мирволил» и боярин Борис Морозов, ставший фактическим вершителем дел в государстве в первые три года правления Алексея Михайловича.
Но привилегии англичане использовали не для взаимного интереса, а только для личного обогащения, «пожитки себе нажили большие», как говорилось в Указе.
Русские «торговые люди» давно жаловались правительству на нечестные приемы ведения дел английскими купцами. Англичане, как сообщается в Указе, завозили «заповедные товары», например, табак, а к себе же тайно вывозили редкие изделия, такие как шелк, который доставлялся на Русь из Персии и Китая. При этом вывозную пошлину не платили, и Государству никакого «прибытку не было». Они, имея постоянные лавки в столице, скупали загодя товар на ярмарках, и когда «русские гости» приезжали для торговли, то выбрасывали товар или по бросовым ценам, на современном языке это назвали бы демпингом, или вообще не пускали торговать, так как скупали все торговые места. Чаша терпения переполнилась.
Государь указал, а «бояре приговорили»: англичанам «ехать за море» и торговать впредь «Московского Государства с торговыми людьми» всякими товарами, приезжая из-за моря только к Архангельску. В Москву же и в иные города «с товаром и без товара не ездить». В Указе объясняется, почему государственная власть так долго терпела самоуправство и «неправды» английских купцов: «из-за сердечной любви и дружбы к Королю Карлу». Теперь же все изменилось. В Англии учинилось «большое злое дело, Государя своего, Карлуса Короля убили до смерти», а потому англичанам надлежит немедленно покинуть Московию[301]…
«Уложение», как универсальный правовой свод, должно было внести порядок в течение русских дел, способствовать укреплению государства, повышению нравственности народа. Подобные цели и задачи принимали безусловно все, как позже их стали называть, «образованные круги русского общества». Однако, казалось бы, совершенно неожиданно у «Уложения» появился мощный противник — Патриарх Никон. Как заметил в этой связи Митрополит Макарий, «Никон считал «Уложение», как и выражался впоследствии, «книгою, Святому Евангелию, и правилам святых апостолов и святых отцов, и законам греческих царей во всем противною» и если подписался под ним вместе с другими, то подписался «поневоле», будучи тогда только архимандритом»[302].
Конечно, Никон лукавил: никто его не принуждал, но он прекрасно понимал, что если весь церковный клир во главе с Патриархом выступал «за», то его голос «против» будет только воплем отщепенца. Хотя, ведь ясно как день, что если основной государственный закон «противен» Святому Писанию, то он, как честный пастырь, обязан был возвысить свой голос. Он же промолчал и безропотно поставил свою подпись под «Уложением».
Когда же Никон оказался на Новгородской кафедре, то медленно, но верно стал подкапываться под «Уложение» и, пользуясь расположением к нему Царя, начал добиваться «послаблений» и «изъятий» из законодательства для Новгородской Митрополии. Когда же он в 1652 году принял сан Патриарха, то начал открыто бороться с «Уложением», используя самые непозволительные методы: ложь, клевета, подтасовки.
Что же не устраивало Никона? Почему с таким пылом и непримиримостью он обрушивался на кодекс правовых норм, которые, безусловно, как говорилось выше, охраняли превыше всего Церковь и священнодействие? Ответ прост, но его, тем не менее, невозможно обнаружить в официальной и официозной церковной литературе: «Уложение» мешало Никону создавать свою независимую ни от кого и ни от чего «церковную державу», препятствовало его «патриаршему самодержавию».
Никон изустно много раз нападал на те или иные положения «Уложения» и даже составил особое подробное «мнение», выраженное в форме послания влиятельному боярину, брату второй жены Михаила Романова Царицы Евдокии С.А. Стрешневу (†1666 год). Степан Лукьянович Стрешнев принадлежал к числу давних недоброжелателей Никона и, как бы теперь сказали, «собирал на него компромат». Никон даже утверждал, что он якобы свою собаку назвал Никон и учил благословлять передними лапками «по-архиерейски». Стрешнев, опровергая клевету Никона, поклялся лично Царю, что подобного никогда не бывало…
