Альберт Кессельринг - Люфтваффе: триумф и поражение. Воспоминания фельдмаршала Третьего рейха. 1933-1947
– Замедление германо-итальянского наступления.
– 30-31.08.1942 года. Роммель безуспешно пытается возобновить наступление в районе Эль-Аламейна.
– 23.10.1942 года. Британское контрнаступление, начало битвы за Эль-Аламейн. – 5.11.1942 года. Роммель отступает
К моменту моего прибытия в Средиземноморье Роммель начал свое отступление из Тобрука и Сирта. После того как его войска отдохнули и восполнили потери, 21 января 1942 года он предпринял контрнаступление и дошел до Эль-Газалы. В обеих операциях Роммель показал себя с самой лучшей стороны. Мои впечатления на этот счет были особенно яркими, поскольку все мне было еще непривычно. В обоих случаях я выполнял роль посредника между Верховным командованием итальянских вооруженных сил и Роммелем. Определенная готовность идти итальянцам навстречу, даже такая вещь, как формальная корректность, могли бы сгладить очевидный антагонизм, сделать его менее острым или не столь бросающимся в глаза. Отступление Роммеля само по себе было ударом по итальянскому командованию в Африке и в Риме, и граф Кавальеро и маршал Бастико – имея на то определенные основания или без таковых – расценили его решение как неуважение к себе и увидели в нем угрозу сотрудничеству государств Оси.
Мы с Роммелем встретились на совещании в Берте 17 декабря 1941 года. Дискуссия была настолько острой, что перья летели во все стороны. В конце концов Роммель, отвергнув возражения итальянцев по поводу его мобильной стратегии, пообещал в будущем координировать маневры своих моторизованных частей с действиями остальных войск. Я постарался снять напряжение, дав слово, что не сдам являвшуюся ключевым пунктом Дерну с примыкающими к ней аэродромами до тех пор, пока оттуда не отойдет итальянская пехота.
Фактически операция была завершена в соответствии с планом, без серьезных потерь. Как это всегда бывает при подобном отступлении, пехотные дивизии очень быстро оторвались от противника, и Роммель смог выровнять линию фронта, не внося серьезных изменений в свой первоначальный план. Само собой разумеется, что наши летчики и зенитчики сыграли свою роль в осуществлении этого маневра.
Решение Роммеля контратаковать 21 января 1942 года было детищем начальника оперативного отдела его штаба Вестфаля. Идея контрнаступления родилась у него, когда он летел в своем «шторхе» над линией фронта и смотрел на весьма слабо укрепленные позиции противника. Она была мгновенно принята. Подготовка к операции была проведена очень быстро и скрытно, а само контрнаступление развивалось стремительно. Роммель взял за правило держать свои планы в секрете от итальянцев до самого последнего момента, поскольку он им, мягко говоря, не доверял. Несомненно, первым условием успеха любой внезапной операции является полная секретность, и все средства обеспечения этой секретности, разумеется, можно считать оправданными. Но так же очевидно и то, что подобное поведение неизбежно вызывало дополнительные проблемы в командных инстанциях коалиции – ведь, в конце концов, Роммель должен был подчиняться Бастико и итальянскому Верховному командованию.
После того как Роммель начал свое контрнаступление, я, находясь в Риме, проинформировал о нем Кавальеро. Возможность еще одного поражения привела его в состояние необычайного возбуждения, и, последовав моему предложению, 22 января он вылетел со мной в Африку. Однако он не сразу встретился с Роммелем, а сначала, пока я решал проблемы люфтваффе и служб снабжения, отправился в итальянский штаб.
В январе 1942 года у нас было очень ясное представление о численности, диспозиции и боевых качествах британских войск. Я заверил Кавальеро, что наступление Роммеля, даже если бы противнику удалось его остановить, не являлось слишком рискованным. Распределение британских сил на фронте и явный дефицит ресурсов с их стороны оправдывали операцию, которая могла привести к захвату Бенгази, что, в свою очередь, могло бы обеспечить нам надежность снабжения и тыловых коммуникаций. После долгих споров совещание с итальянцами закончилось тем, что они согласились на наступление с ограниченными целями. Тот факт, что в этих дискуссиях я играл примиряющую роль, вовсе не означает, как мне приходилось читать после войны, что я выступал против операции. Кавальеро в своем дневнике это подтверждает. Итальянское Верховное командование не хотело больше рисковать, чувствуя, что ему не следует покровительствовать действиям, которые могут привести к новым поражениям.
Несмотря на то что на совещании удалось прийти к соглашению, я знал, чего можно ждать от Роммеля.
Я предполагал, что, опьяненный успехом, он не остановится до тех пор, пока его не вынудит к этому сопротивление противника. И я оказался прав. Наступление, которое было начато нашими измотанными войсками с поразительной энергией и которое было блестяще поддержано командованием ВВС в Африке, к 30 января привело нас к так называемой линии Эль-Газалы. Все лавры, положенные за этот успех, заслужил Роммель, в то время являвшийся непревзойденным мастером дерзких танковых рейдов.
При всей своей слабости германо-итальянские военно-воздушные силы в Африке превосходили британские ВВС. Немецкие истребители имели превосходство в воздухе над районами боевых действий. Ужас, который наводили на британцев «штукасы», был столь же силен, сколь и теплые чувства, которые испытывали по отношению к этим машинам наши военнослужащие. На меня, однако, произвела большое впечатление «иллюминация», которую устроили британские самолеты с помощью осветительных ракет над подходами к Бенгази. Ракет было столько, что казалось, будто в воздухе действует мощная группировка бомбардировочной авиации, и потому все передвижения в освещенной зоне были прекращены.
Я упоминаю об этом не имеющем большого значения случае просто потому, что он был уникальным в своем роде. Я сам доставил Кавальеро на совещание 23 января в моем «шторхе», поскольку это был единственный самолет, находившийся на взлетно-посадочной полосе аэродрома, а Кавальеро настаивал на том, чтобы я отправился вместе с ним. Совещание продолжалась дольше, чем было запланировано, так что обратно мы вылетели на закате, когда солнце уже тонуло во мраке где-то в районе Эль-Агейлы. Немецкий фельдмаршал, сидя за штурвалом самолета, пилотировал неприспособленную для ночных полетов машину над пустыней и вез в качестве пассажира итальянского маршала. Должен сообщить, что я без всяких происшествий доставил своего изрядно нервничавшего спутника прямо в руки подчиненных ему многочисленных генералов. К сожалению, я не обладаю достаточно развитым воображением для того, чтобы описать объятия и поцелуи после нашего приземления.
