Григорий Речкалов - В небе Молдавии
- Как, товарищи, не унываем? - нарочито беззаботно спросил он. Но я заметил, что прутик в его руке начал пощелкивать по голенищу.
- Не-ет!.. - отозвалось несколько голосов.
- Вместо шуточек лучше б тактикой занялись. Меньше бы в самолетах пробоин привозили,- назидательно заметил Солнцев.
- Вы, товарищ капитан, будто в воду смотрели, - засмеялся Крейнин.- До вашего прихода Шульга так это расписывал, что в пору кое-кому поучиться.
Солнцев слегка смутился, но лицо его не выразило и тени недовольства.
Этот до войны неплохой летчик сейчас заметно терял у нас уважение. Боевых вылетов он старался избегать. А ведь в то время, когда никто из нас не имел боевой закалки и надлежащего опыта, от комэска зависело многое. Прояви он в бою минутную слабость, прими неверное решение- и под угрозой окажется многое: выполнение задания, люди. Такие, как Атрашкевич, Ивачев, Хархалуп, Шелякин, были для нас примером.
Иванов стряхнул минутную задумчивость.
- Хорошо, что не вешаете головы. На войне без этого нельзя. Так ведь?
Он словно искал ответа на какие-то свои мысли. Ему было нелегко, этому рослому, плечистому человеку. Заботы и неприятности на наших глазах состарили, ссутулили майора, а без них теперь и дня не проходило. Сейчас ему не давала покоя судьба пятерых летчиков. Произошло что-то неладное, но нужно крепиться, не подавать виду, ждать.
Леня Тетерин, как всегда, не упустил случая блеснуть перед командиром знанием фольклора.
- Мудрость народная говорит: при хорошем настроении жить хочется, а умирать не можется.
- Что ж, верно, пожалуй, - согласился Иванов,- но мудрость узнается в делах. Не тот мудр, кто красиво говорил, а тот, кто хорошие дела на земле оставил, - И неожиданно для всех круто перевел разговор на другое, что, по-видимому, и привело его. к нам:
- Послушаешь кое-кого, и понимаешь: да ведь они гордятся пробоинами в своих самолетах, считают их чуть ли не доказательством храбрости.
Я покраснел, склонил голову. Неужели командир полка имеет в виду меня? Искоса глянув на товарищей, я понял, что и они испытывают такое же чувство.
Иванов нахмурился. Прутик чаще застучал по голенищу.
- За последние два дня от зенитного огня и в воздушных боях повреждено семь машин. Я не говорю о мелких повреждениях. Сегодня в тумане поломали два самолета. О пяти ничего неизвестно. Если так воевать дальше...командир обвел всех взглядом. - Живучи, очень живучи наши самолеты. Вчера на какой машине прилетел Фигичев: плоскости, фюзеляж - сплошное решето. За ночь заклеили дырочки и снова в бой. О чем это говорит? Невнимательны мы в воздухе, неосмотрительны. А ведь наблюдательный летчик - уже наполовину хороший летчик.
- Товарищ майор, разрешите? - Паскеев решил высказаться. - Разве зенитка знает, кто из нас наблюдательный?
- Она нет, а ты должен знать, куда она будет стрелять. Только что вы сопровождали бомбардировщиков. Зенитка стреляла по ним - а попало вам... Почему? Случайно? Нет. Бомбардировщики на развороте курс сменили, вы оказались на их месте. И то, что один снаряд чуть троих не сбил, тоже не случайно - плотным строем летели...
В тактике, казалось мне раньше, нет ничего такого, о чем стоило бы крепко думать. Достаточно взлететь, вовремя схватиться с противником - и все ясно: бей врага! Теперь я понимал: одного желания бить недостаточно. Нужна практика и практика. Вот ведь, как получается: командир полка, сидя на земле, видит больше, чем мы в воздухе.
- И все же чаще всего мы несем потери по своей вине, - наставлял нас командир полка. - Кто не умеет видеть в воздухе, тот не истребитель. Враг не так страшен, если ты увидишь его первым или хотя бы заметишь своевременно. Тогда еще есть время принять разумное решение.
Майор рассказал нам, как однажды, увлекшись погоней, сам едва не поплатился жизнью. Скупые жесты, несколько точных деталей, - и я четко представил, как это было, почти физически ощутил необходимость осмотреться, повернуть голову навстречу опасности. Как велика дистанция между его опытом и нашими авиационными навыками!
Иванов был именно тем командиром, в советах которого мы постоянно нуждались.
- Летчик должен быть строгим судьей прежде всего самому себе, - учил Иванов. - Иначе он не сможет научиться контролировать свои действия в бою, замечать и анализировать ошибки.
Только нападение, подчеркивал майор, дерзкое, стремительное, дает возможность навязывать фашистам свою волю.
- Не забывайте: у немцев воздушный бой ведут люди, а не автоматы. Для них война - личная победа, дух коллективизма им чужд. У нас - наоборот.
Этот разговор превратился в наглядный урок тактики. В конце командир полка кратко ознакомил нас с последними данными разведки.
- Временное снижение активности немецкой авиации - затишье перед бурей. Противник подтянул новые свежие дивизии, со дня на день он может перейти в наступление. И вас ждут горячие денечки.
Когда командир полка ушел, мы с Грачевым решили зайти в ремонтные мастерские. Молча шагая по тропинке, Петька то и дело кончиком сапога отбрасывал в сторону камешки и сучки. Верный признак, что он не в духе. Что его волновало? Молчал он и на обратном пути. Я знал - заставить Грачева разговориться можно, только рассердив его, выведя из себя.
- Ты что это из лазарета сбежал раньше срока?
Вместо ответа последовал плевок сквозь зубы.
- Знаем, знаем. И рад бы полежать еще с недельку да...
Петька молчал, только передернул недовольно плечами, словно хотел сказать: не болтай чепухи.
- Блондинка-сестричка Кольку Чернова предпочла? Что ж, парень видный. Старший лейтенант.
- Пшел к чертям! - Грачев зло пнул ногой кусок кирпича и тут же присел от боли. - Дурак...
- Она тебе так сказала? За что, же? Ты ведь не урод.
- Перестань паясничать. Нужна мне она... Ты хоть подумал, о чем говорил командир полка?
- А что тут думать? Все ясно. Тебя касается и меня. Воевать надо учиться.
- Черта лысого тебе ясно, - перебил Грачев.- Ты скажи, не от того ли немцы всыпают нам, что кое-кто хвосты им показывает?
Это, видимо, и волновало Петра, не давало ему покоя. И заговорил он об этом неспроста. Должно быть, за кем-то что-то заподозрил, но полной уверенности еще не было и потому он молчал.
- Не знаю, в чей огород ты камни забрасываешь,- мне хотелось заставить его выложиться до конца, - но за себя могу тебе сказать: побаиваться немного перед вылетом, да и в воздухе - это есть, конечно, но трусить и чтоб хвосты... Между прочим, не со стороны ли мотора выбили тебе приборную доску и руку поцарапали?
Оставив без внимания мою шпильку в свой адрес, Петя остановился, заговорил примирительно:
- Не об этом я думаю...
И он рассказал мне об утреннем вылете.
