Сергей Нечаев - Бальзаковские женщины. Возраст любви
Познакомился Бальзак с маркизой следующим образом. В сентябре 1831 года ему пришло письмо, явно написанное женской рукой, в котором таинственная корреспондентка упрекала писателя за цинизм его «Физиологии брака» и за несправедливость его суждений о женщинах. В ответном письме Бальзак написал:
«Мое утешение, сударыня, в искреннем одобрении, которое я нахожу в критике дружеской и доброжелательной, такой, как ваша; поэтому не думайте, что Ваше письмо, полное трогательных жалоб, естественных для женского сердца, оставило меня равнодушным. Чувства симпатии, вызванные на расстоянии, — это сокровище, в них все мое богатство; это самые чистые мои радости…
Простите, сударыня, эту попытку восстановить себя в Вашем мнении, но Вы поставили меня в ложное и неловкое положение: Вы создали себе представление обо мне по моим книгам».
Тронутая таким ответом, корреспондентка открыла Бальзаку свое настоящее имя.
Анриетта де Кастри была настоящей маркизой, обладавшей преемственным правом на титул герцогини. В противоположность мадам д’Абрантес, герцогине, испеченной относительно недавно волей Великого корсиканца, она была самых что ни на есть голубых кровей: отец маркизы — герцог де Майе де Ла Тур-Ландри — был маршалом Франции и имел родословную, восходившую к XI столетию, а ее мать — герцогиня де Фиц-Джемс — происходила из самих Стюартов и, следовательно, была особой королевского рода. Да и муж ее — маркиз Эдмон де Кастри — был внуком прославленного маршала де Кастри и сыном герцогини де Гиз.
С. Цвейг по этому поводу пишет:
«Душа Бальзака — этого патологического аристократомана — должна была прийти в священный трепет при виде столь роскошно разветвленного генеалогического древа. Да и возраст маркизы вполне соответствует бальзаковскому идеалу. Ей тридцать пять, и, следовательно, она может считаться „тридцатилетней женщиной“, и даже сугубо бальзаковского типа».
«Аристократоман» — великолепное и очень точное определение! Но что имел в виду известный биограф под женщиной «сугубо бальзаковского типа»? Тут все обстоит предельно просто: во-первых, это женщина более старшего возраста; во-вторых, чувствительная; в-третьих, несчастная; в-четвертых, разочарованная, только что пережившая роман, печально нашумевший в парижском обществе. По всем этим показателям маркиза де Кастри действительно была близка к бальзаковскому идеалу.
Все дело в том, что в возрасте двадцати двух лет юная маркиза, тогда одна из прелестнейших аристократок Франции, познакомилась с Виктором фон Меттернихом, очаровательным юношей романтического склада, сыном всемогущего австрийского канцлера. Маркиза страстно влюбилась в молодого человека, который унаследовал от отца красоту и светское обаяние, но отнюдь не его несокрушимое здоровье.
Французская знать в те времена еще была верна традициям просвещенного XVIII века, и супруг ее был готов делать вид, что не замечает пламенных чувств этой юной пары. Однако с решимостью, поразившей все парижское общество, влюбленные отвергли любые компромиссы. Мадам де Кастри оставила дворец своего супруга, а молодой Меттерних — свою блестящую карьеру. Что им было до света, что им было до общества, если они хотели жить лишь друг для друга, упиваясь своей любовью!
Романтическая пара начала странствовать по Европе, и вскоре (в 1827 году) от этой связи у них родился сын, которого назвали Роже и которому по просьбе канцлера, деда мальчика, австрийский император даровал титул барона фон Альденбурга.
Предоставим дальше слово С. Цвейгу:
«Но это счастье слишком полное, чтобы быть длительным. Катастрофа разражается неожиданно, как гром среди ясного неба. Маркиза на охоте упала с лошади и сломала позвоночник. С тех пор она вынуждена большую часть дня проводить, лежа пластом в шезлонге или в постели, а Виктор фон Меттерних недолго облегчает ее жребий своими нежными заботами, ибо вскоре после несчастья с ней он в ноябре 1829 года погибает от чахотки. Эта утрата поражает маркизу де Кастри еще тяжелее, чем ее недуг. Не в силах оставаться одинокой в тех краях, которые казались ей раем, лишь озаренные светом счастливой любви, она возвращается в Париж, но уже не в дом своего супруга и не в общество, суждения которого она столь вызывающе оскорбила. Маркиза проводит теперь дни свои в родовом наследственном дворце де Кастеллан в полном уединении и расставшись с прежними друзьями, и только книги ее единственное утешение».
Такая женщина просто не могла не привлечь внимания внука крестьянина Оноре Бальзака. Это же просто «женщина-мечта»! Не то что неродовитая мадам де Берни или аристократка-выскочка мадам д’Абрантес…
* * *Уже во втором письме маркиза пригласила Бальзака нанести ей визит. 28 февраля 1832 года он ответил ей:
«В жизни редко встречаешь благородное сердце и подлинную дружбу. Я же в особенности не избалован искренним отношением людей, на поддержку которых мог бы опереться, и принимаю Ваше великодушное предложение, хотя боюсь, что много потеряю в Ваших глазах при личном знакомстве. Не будь я по горло занят срочной работой, я поспешил бы выразить Вам свое глубочайшее уважение с той сердечной откровенностью, какая вам так дорога. Однако, хотя я давно уже веду упорную борьбу против невзгод, которыми порядочный человек может только гордиться, мне надо сделать еще немного усилий, и лишь тогда я завоюю право на несколько свободных часов, когда не буду чувствовать себя ни литератором, ни художником, а смогу быть самим собой. Эти-то часы, если позволите, я хочу посвятить Вам».
В мыслях он уже лелеял самые безрассудные надежды. Еще бы, стать любовником одной из самых недоступных аристократок — это же победа!
С. Цвейг описывает его мысли так:
«Он станет теперь любовником, а может быть, и супругом доподлиннейшей герцогини из древнего галльского рода, преемником принца Меттерниха, он, который в объятиях герцогини д’Абрантес уже был преемником его отца, князя Меттерниха!»
Для человека такой фантазии, какой обладал Бальзак, заочно влюбиться в маркизу — это было делом, казалось, само собой разумеющимся. Для этого ему и не нужно было ее видеть, ибо все его чувства, совсем как чувства его персонажей, подчинялись самовластию его воли.
Недолго думая Бальзак надел новый фрак, сел в карету и поехал во дворец де Кастеллан. По пути он «накрутил» себя так, что прибыл на место уже совершенно влюбленным. Из неведомой ему пока еще мадам де Кастри он уже успел создать некий идеальный образ, которому в романе своей жизни он намерен был поручить главную роль.
