Герман Раушнинг - Говорит Гитлер. Зверь из бездны
Я сказал, что еще никогда не рассматривал наше дело с такой возвышенной точки зрения.
"Это единственная точка зрения, с которой можно на него смотреть, — продолжал Гитлер. — В молодости, находясь в Мюнхене вскоре после войны, я не боялся общаться с марксистами всех мастей: Я всегда считал, что всякая вещь для чего-нибудь пригодится. И, к тому же, у них было много возможностей развернуться по-настоящему. Но они были и остались мелкими людишками. Они не давали ходу выдающимся личностям. Им не нужны были люди, которые подобно Саулу, были бы на голову выше их среднего роста.
Зато у них было много жидишек, занимавшихся догматической казуистикой. И поэтому я решил начать что-то новое. Но ведь из бывшего рабочего движения тоже вполне можно было сделать что-то вроде нашего. И нам пришлось бы бороться с ним — но, к счастью для Германии, этого не случится. Нам больше не нужно бороться с рабочим движением — с тех пор как рабочие отбросили ошибочные представления о демократии, в рамках которой будто бы следует производить революцию. Это решительный поступок, имеющий всемирно-историческое значение: мы были призваны его совершить.
Вы спрашиваете меня, следует ли бороться с личной экономической заинтересованностью, — продолжал Гитлер, немного подумав. — Конечно же, не следует. Где и когда я говорил о чем-нибудь подобном? Бороться с нею — такая же глупость, как, скажем, — запретить половое влечение. Желание приобретать и обладать — непреодолимо. Оно естественно, и оно пребудет вечно. Мы — последние, кто пытался с ним бороться. Но вопрос в том, каким образом мы проявляем и удовлетворяем эти естественные потребности. Речь идет о пределах частных доходов и частных инициатив, которые устанавливает государство и общество — согласно жизненным потребностям индивидов. И тут я отвечу вам, невзирая ни на какие исследования и мнения ученой братии: нет и не может быть таких пределов, которые можно было бы устанавливать всегда и для всех, руководствуясь каким-нибудь единым принципом. В противном случае потребности государства, изменяющиеся с течением времени и обстоятельств, ограничат и доходы, и инициативу. Без чего можно обойтись сегодня, без того едва ли можно будет обойтись завтра. Ограничение потребностей — не теоретический вопрос, а практический результат складывающихся обстоятельств. Сегодня я считаю что-то правильным, а завтра, при тех же самых условиях, откажусь от этого или придумаю другую формулировку. Не существует такого положения, которое всегда оставалось бы идеальным. Тот, кто связывает организационные хозяйства и общества с каким-нибудь всесильным ученым — просто идиот. Нет никакого равенства, никакой свободы от частной собственности, никакого справедливого вознаграждения и прочих выдумок. И все эти различия между отраслевой экономикой и частным предпринимательством — всего лишь временная забава для бездельников и недоумков".
"А как же пункты вашей программы о земельной реформе, погашении задолженностей и национализации банков?" — спросил я.
"Точно так же! — раздраженно ответил Гитлер. — Сказать вам, в чем дело с этой программой? Одни лишь простофили воспринимают ее буквально, не видя, что это всего лишь декорация на заднем плане нашей сцены. Я не буду изменять эту программу, она рассчитана на массы. В ней указаны некоторые направления нашего движения. Не более и не менее. Это что-то вроде церковной догмы. Разве значение церкви исчерпывается ее догмами или даже всей ее деятельностью, включая ритуал? Массам нужны какие-нибудь фантазии — и они получают прочные, устойчивые формулировки. Только посвященным известно, что нет ничего прочного, все постоянно изменяется. Поэтому я и говорю вам: национал-социализм — формирующийся социализм, который никогда не завершен, ибо находится в процессе вечных перемен".
Мистический треугольник
Если даже великий экономический кудесник Ялмар Шахт заявляет, что беседа с Гитлером всегда приносит ему глубокое внутреннее облегчение — он чувствует прилив сил, а великие перспективы, каждый раз изобретаемые Гитлером, возвращают ему ощущение значимости собственной работы — если так думает даже старый и умный хозяйственник, то что же оставалось делать мне? Конечно, банальные истины, преподносимые с большой убежденностью, иногда действуют как откровение. Но ПРОСТОТА всегда отличается от УПРОЩЕННОСТИ.
Каким образом я мог использовать все услышанное в своей борьбе против партии? Гитлер дал мне понять, что оказал мне большое доверие, посвятив в свои наиболее сокровенные мысли. Мысли, которые он скрывал даже от собственного гауляйтера, потому что тот все равно не способен их понять. Значило ли это, что я обязан хранить полученное "особое знание" в тайне от толпы и присматривать за бестолковыми устремлениями этой толпы, включая самого гауляйтера? Или "доверие" было всего лишь одним из трюков Гитлера, с помощью которых он подчиняет людей своей воле?
Я спросил Гитлера, что означает треугольник, который рисовал Лей из "Трудового фронта" и некоторые гауляйтеры, чтобы наглядно объяснить будущее социальное устройство Германии. Форстер был не в состоянии растолковать мне эту схему, но очень хвалил ее — говорил, что теперь-то ему все стало ясно.
"Да, я помню, — ответил Гитлер. — Я знаю, что за треугольник они имеют в виду. Одна сторона его — "Трудовой фронт". Здесь все вместе, нет классов, все помогают друг другу. Здесь каждый осознает свой долг, получает поддержку, совет, занятие для свободного времени. Каждый значит ровно столько, сколько любой другой. Здесь царит равенство. Вторая сторона — сословие профессионалов. Здесь каждый сам по себе, каждый имеет разряд, призван трудиться на благо общества соответственно своим достижениям и качеству работы. Здесь все решает мастерство. Здесь каждый значит ровно столько, сколько он умеет. Третья сторона означает партию, в одно из подразделений которой входит любой немец, если партия не сочтет его недостойным. Каждый партиец призван участвовать в руководстве нацией. Здесь все решает самоотдача и сила воли. Все партийцы считаются равными, но должны подчиняться строгой иерархии".
Я сказал, что Форстер пытался рассказать мне при мерно то же самое, но не смог собраться с мыслями. По его словам, треугольник имеет еще одно, мистическое значение: одна сторона символизирует волю, другая — то, что обычно называют "сердцем", третья — разум.
Гитлер рассмеялся. Он сказал, что не стоит обращать внимания на подобные толкования. Он всего лишь хотел показать, как особые подразделения партии должны контролировать чувства и действия каждого человека. "Партия принимает на себя функцию, которую прежде имело общество — вот что я хотел вам объяснить. Партия — всеобъемлющая сила. Она управляет всей широтой и полнотой жизни. Поэтому необходимо развертывать подразделения партии, которые задействуют жизнь каждой отдельно взятой личности. Всякое действие и всякая потребность личности должны регулироваться обществом, функцию которого выполняет партия. Больше нет своеволия, больше не будет свободного места, где личность была бы предоставлена самой себе. Вот это называется социализм! А всякие мелочные споры о частной собственности на средства производства не имеют к нему никакого отношения. К чему об этом спорить, если я прочно свяжу людей дисциплиной, из рамок которой они не смогут вырваться? Пусть они владеют землей и фабриками, сколько им угодно. Самое главное — что государство распоряжается ими с помощью партии, независимо от того, хозяева они или работники. Поймите, собственность больше ничего не значит. Наш социализм берет значительно глубже. Он не меняет внешнего порядка вещей, а формирует лишь отношение людей к государству, ко всенародной общности. Он формирует их с помощью партии. И я бы сказал точнее: с помощью ордена".
