Людмила Пожедаева - Война, блокада, я и другие…

   Не вырывайте прожитых страниц

Все чаще говорят: «Закончилась война —
Давно пора перевернуть ее страницы…»
— Перевернем! Но загляни в глаза
До срока позабытых, в Их святые лица…

Не вырывайте прожитых страниц!
Не верьте в то, что на войне — не страшно…
Не забывайте павших и живых,
Война жестока и всегда ужасна…

Еще с десяток лет! Терпенье, господа!
С наградами уйдем или без оных.
Мы знаем о войне такое — не дай Бог!
Война не зиждется ни на каких канонах…

И Дети той безжалостной войны
Уйдут последними — вы Их не подгоняйте.
У них был свой трагический венец,
Вы вслед Им равнодушно не пеняйте

И всуе не склоняйте Их подчас —
Своих Детей, к войне приговоренных.
Осталось Их — по пальцам перечесть,
Сединами до срока убеленных.

И из глазниц разрушенных домов
Военных хроник, фотографий, книг —
Мы вечно будем вам в глаза смотреть.
И вы услышите наш молчаливый крик…

      У войны не детское лицо
                (Реквием)
                                        И отдали Отечеству
                                        Не злато-серебро,
                                        Единственное детство —
                                        Все свое добро…
                                                    (Борис Слуцкий)

                                        Здесь ребята умирали,
                                        Их в могилу закопали,
                                        Без гробов и без досок
                                        Прямо в глину и песок.
                                                             (Имярек)
Неправда, что «Никто не позабыт…»
Неправда, что «Ничто не позабыто…»
Мы не были солдатами войны,
Но детство наше на войне убито…

Ко мне, убитой, вы цветы несете…
Ко мне, живущей, — мачехой страна…
У Памяти, оглохшей от лукавства,
Давно забыты наши имена…

Так преклоните головы свои
Пред детскими погибшими полками…
Наш город к фронту отправлял детей,
Как будто сводок фронтовых не знали…

У войны не женское лицо
И тем более НЕ ДЕТСКОЕ! За что же?
Не играйте, взрослые, в войну!
Сколько нас война еще положит!

Сколько безымянных детских Душ
Вслед войне закопано в могилах!
Только Бог их знает имена,
Некогда веселых и игривых…

Чудом выжив, помню, как тогда
Танки нас утюжили в Демянске…
Погибали сверстники мои,
Землю нашу поделив по-братски…

Самолет в Лычкове разметал
Эшелон с Детьми из Ленинграда…
И опять могильный вырос холм…
Не стреляйте по птенцам, не надо!

Разнотравье почернело вмиг,
И огонь глотал живых и мертвых,
И из пекла рвался Детский крик,
Ужасом посмертно награжденных…

Но солдат, совсем еще мальчишка,
В сбившихся, расколотых очках,
Обгоревший, вынырнул из пекла
С девочкой спасенной на руках…

Нас спасали жители тех мест
И бойцы от немцев отбивали,
Раненых, измученных Детей
В Ленинград обратно отправляли…

Тех, навылет, ран не залечить —
Вся война в историях болезни…
У ВОЙНЫ НЕ ДЕТСКОЕ ЛИЦО!
Хоть и гибли мы со всеми вместе…

На войне всегда как на войне…
Но когда закончится она,
Не зачтется нам и не простится
Взрослых безрассудная вина…

Умолчат трагедии Детей,
Вычеркнут из жизни эти даты
И сожгут за нами все мосты,
Доморощенные наши геростраты.

Детские БЕССМЫСЛЕННЫЕ ЖЕРТВЫ!
Сколько нас погибло ни за что!
Но везли Детей войне навстречу,
Хоть У ВОЙНЫ НЕ ДЕТСКОЕ ЛИЦО!

Тают журавлиные кресты,
Унося Детей погибших Души…
Крики их прощальные вдали
НА ДОРОГАХ ПАМЯТИ ВСЕ ГЛУШЕ…

А у тех, кто выжил и живет,
Тот июль, как пытка, бесконечен…
Память, опаленная войной,
Души обнаженные не лечит…

               День Победы

Какой ценой досталась нам Победа —
Не забывайте, помните о нас…
И если никого я не убила —
Война меня убила много раз…

Кто мне, убитой, вы цветы несете…
Ко мне живущей — мачехой Страна…
У памяти, оглохшей от лукавства,
Давно забыты наши имена…

Но, Слава Богу, что была Победа,
Что выстоял, мой стоик-Ленинград,
Но, выжив, — не живем, а выживаем…
Без дифирамбов, званий и наград…

               Блокада

В блокадном городе моем,
Полуживом с полуживыми,
Той самой страшною зимой
Смерть с жизнью стали побратимы.

Никто уже не замечал
Смертельной бледности на лицах,
Опухших тел, потухших глаз
В больших безжизненных глазницах…

И вереницы мертвецов
Везли… везли на детских санках…
И город от утрат поник,
Справляя тризну на останках…

В платки замотанные тени…
Плелись за Хлебом и Водой…
И стариками стали Дети,
Едва справляясь с той бедой…

У изнуренных малолеток
Седые пряди в волосах…
С зажатой карточкой в ладошке
Они стоят в очередях…

В тех постоянно бесконечных
Очередях, голодных, злых —
То ли за жизнью, то ль за смертью
Стоят в ряду полуживых…

Так не бывает… Не бывает!
Так невозможно было жить…
Но город жил, и жили люди,
Хоть смерть ходила их казнить.

И не забыть, и не измерить
Всего, что вынесли тогда,
Как голод шел и шел за нами
И как за ним брела беда…

      Подари мне доброту
                           Как жаль, что доброта
                           теперь не в моде

Тяжек крестный путь войны…
Он бесследно не проходит,
И блокада, отпустив,
Все равно своих находит…

Инвалидная коляска
Мне в награду от войны…
Слишком тесное пространство,
Будни горечью полны…

Принеси мне горстку снега,
Чтоб ладошкой ощутить
Эту зимнюю отраду
И беду свою забыть…

Принеси мне с воли ландыш —
Неземную красоту,
Чтоб весна, раздвинув стены,
В дом ворвалась поутру…

Принеси мне с луга клевер
И ромашку… погадать…
Лета радостные краски,
Чтоб в подушку не рыдать…

Подари мне ветку клена
С ярко-рыжею листвой,
Распахни окно мне в осень,
Чтобы МИР не стал чужой…

Я прошу совсем немного —
Тень забытой доброты…
С миром сказанное слово
Вместо лживой суеты…

По пути найди минутку,
Занеси снежинок горсть…
Ветку с красною рябиной,
Проходя, в окошко брось…

          История болезни

Я блокадой болею с детства…
И болезнь уже стала хронической…
Ленинградцы болеют ею…
Наш диагноз географический.

Ленинград — «география голода»[10] —
Это заговор умолчания,
И дистрофики ленинградские
До сих пор пребывают в отчаянье…

Голодавшие, умиравшие,
Искалеченные войной —
Дети, маленькие блокадники,
Оклеветанные молвой…

Их в прокрустово ложе блокады
До сих пор уложить норовят…
Но молчат о фактах учебники,
И историки тоже молчат…

А болезни моей история —
Неоткрытые острова…
Год рожденья ее — блокада…
А диагноз ее — война.

Хоть диагноз ее пожизненный
И обжалованью не подлежит —
До сих пор по живому режут,
И рука давно не дрожит…

И за что нам такая участь —
Делят нас на «своих» и «чужих»…
Да на наше Блокадное Детство
Все спускают сытых борзых…

Мы Детьми пережили блокаду…
Нам война гувернанткой была,
Мы здоровьем за жизнь заплатили,
Но «борзые» не знают стыда…

Я болею блокадою с детства…
И Душа от раздоров болит…
И, страдая хронически, Память —
Гон Детей — никому не простит…

                  Мишень
                                 Я не участвую в войне —
                                 Она участвует во мне…

А мне в блокаду снился Хлеб…
Потом — война… и в ней блокада…
И одиночество — теперь —
За все про все — мне сны награда…

Ночь разрывая, сны гремят…
Грохочут боем по подушке…
Я просыпаюсь… Я кричу… —
В меня опять стреляют пушки…

Стакан воды… и валидол…
И сорок капель валерьянки…
Вновь засыпаю… но опять
В лоб… на меня несутся танки…

И я во сне на той войне
Все вновь и вновь пройду с начала,
Все, что она несла с собой,
Где ад земной я познавала…

Мне снится Хлеб и с ним война…
И я, ребенок, в ней — мишенью…
Я до сих пор войной больна,
Приговоренная к мученью…

Не успокаивают боль
Ни валидол, ни валерьянка…
Ведь я — по-прежнему мишень,
Мир для меня — войны изнанка…

            Горькая память

Сорок первый… война… блокада…
Мор голодный… бомбежки… мороз…
Жгучий, лютый, невыносимый,
Собирающий свой покос…

Крошки Хлебные в детской ладошке,
Пальцем снятые со стола —
Эти микромолекулы Жизни
Там, в блокаде, спасли меня…

Провалились глаза в глазницах,
Заострился курносый нос,
Распухают, краснеют десны,
И трещит по углам мороз…

Я одна — умерла соседка,
На казарменном в цехе мать…
И сама я себе хозяйка
В одиночестве умирать…

Нет Воды, нету дров, нет Хлеба,
И нещадно терзает мороз…
— Мама! Мамочка, где ты? Где ты?
Но в безмолвии тонет вопрос…

Чуть живая бреду за Хлебом…
Безысходно плетусь назад —
В стены, сплошь покрытые инеем —
В беспросветный блокадный ад…

Это было! Все это было!
Беспощадной, голодной зимой…
Помню все! Ничего не забыла!
Память эта всегда со мной…

    Размышления в День Победы
                                        Война закончилась —
                                        Война продолжается.

Полвека, как Победа торжествует!
Полвека разделяет нас с войной…
Пора бы всем уже угомониться
И долгожданный обрести покой.

Мы все, мы все помечены войною,
У каждого свои и Память, и беда…
Так почему с немыслимым упорством
Меж стариками сеется вражда?

Упреки, ссоры, яблоком раздора
Стал почему-то возрастной порог…
Ценз Детства изначально был нарушен…
И погребен под грудой взрослых склок…

У каждого из нас была своя блокада,
И каждый ношу нес свою, как мог…
…И я сполна отмечена войною… —
Мы тет-а-тет вели с ней диалог…

Десант немецкий, Ленинград блокадный,
Разбитый и горящий Сталинград… —
Все через край мне выдано войною,
А из войны дороги нет назад…

Пусть мельтешит злословие слепое —
Мне надо выстоять все то, что суждено…
Хоть до сих пор блокадою болею,
А было это все давным-давно…

Мне очень жаль дистрофиков морали,
Мне жаль себя и всех Детей войны,
Мне жалко искалеченных войною,
Печалюсь о беспамятстве Страны…

           Обожжение души

Не хочу я писать о войне…
Не хочу я писать о блокаде…
Только Память полвека болит
О блокадном моем Ленинграде.

Память эта мне спать не дает —
Возвращает в прошедшие годы…
В те секунды безмерной длины,
В бесконечные наши невзгоды…

Не хочу! Слишком тяжек наш Крест —
Эта горькая наша блокада…
Слава Богу, что живы пока…
Жизнь дарована нам, как награда.

Всем, кто выжил, и всем, кто живет,
Выжить — самая высшая льгота…
Все же боль не испита до дна…
ДА И СОВЕСТНО ВОТ ОТЧЕГО-ТО…

                   Подранки

Как страшно умирали мы в блокаду,
Когда сознанье меркнет, и тебя
Уносит в мир иной неведомая сила,
Сгребая наши жизни под себя…

А Память беспощадна и жестока…
Она казнит по датам и без них —
125 бесценных граммов Хлеба
Запомнились в ладошках ледяных…

Мы, малолетние блокадные подранки,
Мы, в жертву принесенные войне,
Навек запомнили блокадную Голгофу
С распятьем на невиданном Кресте…

Мы крошку каждую запомнили на ощупь
И горький привкус голода во рту…
И холод, изнуряюще жестокий,
И страхов бесконечных чехарду…

Ведь мы свою судьбу не выбирали —
В концлагере блокадном, как в плену —
«Не безусловно нужными»[11] мы стали,
Но пережили голод и войну…

Мы все же выжили — хоть и не все, но все же,
Кто кроме нас такое пережил?
Мы — стоики, мы — мужество России.
Здесь каждый чашу горечи испил…

Испил до дна — лишенья и забвенья,
И Отче Чашу мимо не пронес…
Наш город стал воистину Голгофой,
А мы на ней распяты, как Христос…

Но нам Голгофу нашу не простили,
Нам в спину до сих пор кричат:
«Распни!» Иудины и Ирода потомки —
Не захлебнулись до сих пор в крови…

     Блокадное детство

Я не тушила «зажигалок»…
И не стояла у станка…
Я долго, тихо умирала
В блокадной комнате — одна…

Не по годам и как-то сразу
На взрослость детство разменяв,
Я все могла, я все умела —
Вот в куклы лишь не доиграв…

Мою казарменную маму
Я редко видела… в те дни,
И все блокадные невзгоды
На плечи детские легли.

Вживалась в очередь — за Хлебом,
Брела за снегом — для воды…
Колола щепки для буржуйки…
Едва спасалась от беды.

Семь лет! Какие это годы,
Чтоб в одиночестве прожить!
Но жизнь — учитель очень строгий
И запретила мне скулить…

Мы все взрослели по минутам
И по секундам счет вели…
И тот, кто пережил блокаду, —
По Духу не были детьми…

                         Реквием
                                          Моему блокадному Дому посвящается

Лепестки от гвоздик на земле раскрошу…
Словно капельки крови, на алтарь возложу…
И склоню свою голову перед тем алтарем —
Здесь в блокаду стоял мой сражавшийся Дом…

Старый двор и каре из домов довоенных…
Старый двор… только Дома там нет моего…
Разорила война… и жильцов схоронила блокада…
И на месте тепла пустота… ничего… никого…

Только я на пустырь прихожу постоянно,
Приношу на помин пару алых, как пламя, гвоздик
И еловую нежно-зеленую ветку
И глотаю, глотаю… подавленный волею крик…

Этот сдавленный крик я слезами скупыми омою,
Поминальную свечку по родным и соседям зажгу,
Лепестки от гвоздик я на землю родную посыплю —
Эти капельки крови, окропившие Память мою…

Будут странно смотреть на меня незнакомые люди,
И из окон чужих не окликнет, как прежде, никто…
Но слетятся ко мне все в блокаду погибшие Души,
Чтобы вспомнить наш Дом — Дом, которого нету давно…

— Что ты плачешь? — внезапно услышу я голос,
И ручонка тихонько и нежно вспорхнет на плечо…
Удивленно смотрю на чужую, с разбитой коленкой девчонку,
Словно вновь возвратилось погибшее детство мое…

Может, ей рассказать мою горькую Память?..
Может, ей рассказать, что вот здесь я когда-то жила?
Догорает свеча… и девчушку уводят куда-то…
Мой исчезнувший Дом, до свиданья, мне тоже пора…

Я вернусь, как обычно приходят с работы…
И хоть нету дверей, нету крыши и нет очага,
Снова свечку зажгу, чтоб не сбились с пути дорогие мне
                                                                         Души, —
Раз в году — только раз… я спешу на свиданье сюда…

              Моя блокада

Нет, не «над вымыслом слезами обольюсь»,
А над судьбой недетскою — военной,
Над страшною блокадною зимой,
Над Памятью — жестоко откровенной…

Я из блокады и войны,
Я знаю то, что знать не надо…
Я в ней жила, я помню все —
Какой была моя блокада…

Огонь в буржуйке догорал,
Чуть тлели крохотные угли,
И чайник быстро остывал,
И ноги почему-то пухли…

В озябший детский кулачок
Я дула, пальцы согревая,
Но холод лез из всех углов,
До мелкой дрожи пробивая…

Как старушонка, сгорбясь, я
Прошаркала к своей постели,
И, зябко кутаясь в платок,
Я дотащилась еле-еле…

Качнулась подо мной кровать,
Как довоенные качели —
Сознанье плыло в никуда…
По кругу, как на карусели.

Но, приходя опять в себя,
Я снова в очередь тащилась…
Опять жила, опять ждала…
Слезами детскими давилась…

И обмороженные руки
От боли ныли по ночам,
И холод ледяным ознобом
Блуждал по худеньким плечам…

Неправда, что не помнят Дети
Все тяготы блокадных лет…
Мы — Книга Памяти и Боли
И Детских маленьких Побед…

           Словоблудие
                           «Никто не забыт и ничто не забыто»
                                                          (О. Берггольц)

Не забыты у нас — «некто»,
Не забыто у нас — «нечто»…
Остальное, словно в бездну
Как-то кануло навечно…

Говорят, что кто-то где-то
Даже плечи подставляет,
Вроде «братство» существует,
Кто-то локоть ощущает…

И ничто-де не забыто,
И никто не позабыт…
Ой ли, братцы по несчастью,
Кто-то что-то здесь грешит.

Очень горько сомневаться
В самом светлом и святом —
Вроде вместе нас ломало,
Проверяя на излом…

Вроде всем все те же граммы
И Краюхи, и свинца…
Что-то я не понимаю
Это «братство» до конца…

Так НИКТО иль все же НЕКТО?
Может НЕЧТО, но НИЧТО?
Кто же «НАШИ», кто «НЕ НАШИ»
Где ты, братское плечо?

Не ушли ли в разговоры
Благородные дела?
Где вы, братья по блокаде,
Может, вспомните меня?

                     Снова 22 июня

Вот и снова июнь, снова двадцать второе,
Вновь тревога и боль нескончаемой лжи…
На неравные части судьбы наши разбиты —
До войны… на войну… все, что после войны…

Но война за спиною стоит неотступно
С тех далеких и близких, незабвенных времен.
С той поры мне под двадцать второе не спится —
Не приходит на помощь спасительный сон.

И скулит в эту ночь беспощадная память…
Вновь вскрываются раны обожженной Души…
Пощади, не казни меня, Детская Память, —
Я безликая жертва страшной взрослой игры…

И грохочет война по Душе и по Памяти болью,
Словно кадры кино — все военные годы мои…
Крутит, вертит жестокая Память наследства,
Рассекая всю жизнь на неравные части судьбы…

Лишь под утро забудусь тревожной дремотой,
Но спасительный сон в эту ночь не придет,
Да и сны, словно явь, налетят и оглушат,
И во сне мне покоя война не дает…

И мне снится, как вновь полыхают пожары,
Как беспомощно стонет от взрывов земля,
Снова летчик немецкий по бегущим стреляет
И как кто-то внезапно из боя уносит меня…

И во сне я дрожу от бессилья и страха,
От смертельного голода мне мерещится Хлеб…
И за каплею капля уходит сознанье…
Я во сне умираю, впадая в горячечный бред…

Эти жуткие сны — бесконечная плаха,
Повторяются вновь столько лет, не щадя…
Я кричу… просыпаюсь, немея от боли…
Ничего до войны — все война и война…

               РЕКВИЕМ
                             Детям блокады
                             и их Матерям посвящается

                    1.
Война, она не выбирает,
Слепа в жестокости своей —
Стреляют взрослые друг в друга,
А попадают в нас — Детей…
Судьба Детей не пощадила
Ни в сорок первом, ни теперь.
И хоть давно мы поседели,
Все выставляют нас за дверь…
А мы уйти никак не можем
Из горькой Памяти своей,
Она болит, она тревожит
И держит нас в плену страстей…
И снова голод, снова стужа,
Как раньше, мучают тебя,
Обстрелов жуткие минуты
Страх в бесконечность превратя…
Какие горькие забавы
Для нас придумала война —
Она была нам гувернанткой
И все нам выдала сполна…

                    2.
А наши Матери святые!
Кто их заставил замолчать?
Не говорить о том, что было,
Хотя им надо бы кричать…
Мы ждали их, смотря на двери,
И, узнавая звук шагов,
Спешили взором им навстречу,
С подушек не подняв голов…
А на столе ни Крошки Хлеба,
В буржуйке ни полена дров.
И инеем покрыты стены…
И в доме дух смертельных снов…
Они бросались на колени
Перед остывшим очагом,
Перед остывшим детским телом
И сердцем плакали… молчком…
Нет, не кричали, не стенали,
Хоть силы не было молчать…
Несли свой Крест к своей Голгофе,
Чтоб жизнь заново начать…
Чтобы спасти того — другого,
Кто дышит смерти вопреки…
И вновь пылал огонь в буржуйке,
И вновь тепло родной руки…
Вы наши матери святые —
Невольницы тех страшных лет,
Среди других, бездетных женщин,
Вы пронесли особый свет…
Вы в худеньких руках блокадных
Держали детских жизней нить…
Не все казарменные мамы
Смогли до солнышка дожить…
И оставались мы — сироты…
Испив до дна блокады нрав,
С голодной смертью в поединке
Бой непосильный проиграв…
Кого друзья, кого соседи
Нас подбирали в горький час…
Мы из войны, мы из блокады,
И детства не было у нас…
В пустых квартирах, умирая,
Не знали мы, что в мирный час
Спустя полвека так случится —
Восстанет город против нас!
Что не работали для фронта,
Что даром ели Хлеб чужой,
На крышах вахту не стояли
Суровой, гибельной зимой,
В госпиталях не врачевали…
И… — в несодеянных грехах…
Что серп и молот не держали
Мы в дистрофических руках…
Мы затерялись средь раздоров,
Нас жалят злые языки,
У нас оспаривают Память
И нашивают ярлыки…

                    3.
Как много их, блокадных обществ,
Но нет приюта для Души…
И не сбежать, и не укрыться
От этой нравственной глуши…
Нас, искалеченных блокадой
И чудом выживших тогда
Теперь склоняют бесконечно
И бьют наотмашь… не щадя…
Но не хочу я быть судьею
Блокаду рвущим на куски…
И что бы там не говорили,
Мы — СКОРБНЫЙ ПАМЯТНИК ВОЙНЫ…
Пусть судят братские могилы…
Блокадных кладбищ тишина…
И Память — наших дней — блокадных…
Детей погибших имена…
Любые суды-пересуды
Из мертвых снов не воскресят…
Без дифирамбов и награды —
ИХ УРОЖАЙ — БЛОКАДОЙ СНЯТ…
И НАС СКОСИЛИ МИМОХОДОМ…
Как жало, злые языки
И меркантильное злословье
Загнало нас в свои тиски…
Но Бог ВАМ в помощь и надежды,
Седые сверстники мои,
Детьми вы выжили в блокаду —
И нет судьи страшней войны…

         Беспощадная память

Накануне начала блокады
Мне не спится — так думы тяжки…
Вспоминаю военные годы
И мертвящей блокады тиски…

Помню шарканье валенок старых
И опухшие ноги свои,
Под платком поседевшая челка,
И от сажи ладошки черны…

В них Кусочек тяжелого Хлеба,
Круто солью посыпанный «всласть»,
И пустой кипяток вместо супа,
И жестокого голода власть…

Отпусти меня, детская Память!
Не казни после стольких-то лет!
Уж давно голова поседела,
А покоя в Душе нет и нет…

Я не сплю, не могу, вспоминаю…
Эта Память жестока и зла…
Эта очередь мыслей блокадных
Вытесняет из мира тепла…

Ворошу беспокойную Память —
Не могу до сих пор залечить…
И ужасный удел Пискаревки —
Не понять, не забыть, не простить…

Там бесплотная «Родина-Мать»
На живых и погибших взирает,
А у братских, священных могил
Наша Память безмолвно страдает…

Да по памятным траурным дням
Зажигают христианские свечи
Старики и старухи, а власть
Произносит помпезные речи…

Не пора ль нашу Родину-«мать»
За бездушье лишить материнства?
Или лучше бездарную власть
Разогнать за хаос и бесчинства?

Боль кромешную чем залечить?
Как унять беспощадную Память
Накануне трагических дней?..
…………………………

               Реквием
            (И ты, Брут!)
                            Блокадному «братству» посвящается

Вы все забыли! Все забыли!
И потому нас растащили
По разнозначимым углам —
Не оправдать раздоров срам…
Забыли грохот канонады,
Забыли, как рвались снаряды
И как наградой тишина
Для нас для всех тогда была…
А накопители с родными —
Вы это тоже позабыли?
Глаза запавшие Детей,
Страданья наших матерей…
Покойников на детских санках,
Геройства страшную изнанку…
И то, как возвратившись, мать
Страшилась глянуть на кровать,
Где тельце детское лежало
И безвозвратно угасало…
Ту, преждевременную, смерть
Никто не в силах отогреть…
Кто позабыл, как это было?
Когда сирена жутко выла
И оседал огромный дом,
Похоронив живущих в нем…
Тот смертность города забыл,
Кто никого не схоронил…
И голод, видно, не терзал…
Ранений боль не испытал…
Забыли вы о мертвецах
На улицах и площадях…
Где шел — там сел, затем упал…
Их город скорбно отпускал…
Мы были вместе все тогда…
А может, это все слова?
Теперь, куда ни посмотри,
Мы оказались вдруг НИЧЬИ!..
Нас «по породам» различают
И, сортируя, разделяют…
Теперь мы «наши» и «не наши»…
Да пили ль мы из общей чаши?
Вдруг появилась тьма вождей
Различных рангов и мастей,
И каждый тянет под себя,
И им блокада — не судья…
Кто ж знал, что нас за ту судьбу
Прибьют к позорному столбу?
И, тыча пальцем, скажут нам,
Что «вы — НИКТО, хоть жили там!».
Вы предали своих Детей
Средь наступивших мирных дней.
Поруганных слепой молвой,
Их отдали на суд чужой…
Нас судят все, кому не лень,
Мы — беззащитны, как мишень…
Отмежевавшись от Детей,
О них забыли… без затей…
……………………………
……………………………
Остановись, потомок мой,
И разберись в событьях давних.
И не суди о нас с плеча —
Мы жили в буднях окаянных.

Мы — поколение войны
И Дети проклятой блокады,
Не заслужили ничего —
Ни состраданья, ни награды.

Наградой — злые языки,
Что Хлеб чужой в блокаду ели…
И Память отняли у нас,
А мы отбиться не сумели.

Молчим, когда молчать нельзя,
И терпим то, что нетерпимо,
И слышим то, что не хотим,
И деградируем крикливо…

               Лицемерие
                                 Размышления на Пискаревке
                                                          27.01.1990 г.

На фоне нашей нищеты
Бравады смотрятся кощунством,
А лицемерная любовь к погибшим —
Фарсом с полуумством…
Ведь мертвые не просят ничего —
Им ничего от нас уже не надо,
В безмолвии в израненной земле
Лежат защитники и Дети Ленинграда…
Как хорошо в моей стране быть мертвым!
Венки к могилам братским принесут,
Поправят ленточки и маршем прошагают,
Тираду к случаю произнесут…
Слезу уронят, даже повздыхают…
И… Память вся закончилась на том…
До следующей, вновь грядущей даты…
Живым — ВСЕ оставляют на потом…
И не дождавшись, старики уходят
В небытие — без маршей и венков…
Всегда потом… их предает Отчизна,
Надежно спрятавшись за баррикадой слов…
Не помнят переживших и доживших —
Больных, полуголодных стариков…
И наша человеческая мера
Утратила свой нравственный покров…
О лицемеры! Оглянитесь всуе!
Отдайте долг тому, кто жив еще…
Покойников любить, бесспорно, проще,
Но почему живым одно вранье?..